Граница(СИ)

вранье

- благополучии, которым была её жизнь до сего часа.

Воре встал на ноги и открыл шкаф. Переложил кучу полотенец на верхнюю полку. Вытянулся и достал картонную коробку размером с две обувные. Тина натянула на себя покрывало. Голова Воре едва не упиралась в потолок, он возвышался над ней с коробкой в руках. Она закрыла глаза.

"Он мёртв?", спросила она.

"Нет. Но это и не ребёнок".

Тина ощутила, как прогнулась кровать, когда Воре сел рядом. Услышала, как открывается застёжка коробки. Едва слышимый плач. Она открыла глаза.

Внутри коробки на постели из полотенец лежал крошечный младенец около двух недель от роду. Хрупкая грудь поднималась и опускалась, Воре погладил ему голову указательным пальцем. Тина наклонилась вперёд.

"Это ребёнок", сказала она. Это была девочка. Глаза её были закрыты, а пальчики медленно двигались, как будто она видела сон. На уголке рта виднелась засохшая капля молока.

"Нет", сказал Воре. "Это хиисит. Оно ещё не оплодотворено".

"Нет, это же ребёнок. Я же вижу".

"Это я породил его", ответил Воре, "так что должен знать наверняка, правда? Это хиисит. У него... нет души. Нет мыслей. Он похож на яйцо. Неоплодотворённое яйцо. Но ему можно придать любую форму. Смотри".

Воре поднял младенцу веко и глаз открылся. Тина выдохнула от удивления. Глаза были полностью белыми.

"Оно слепо", сказал Воре. "И глухо. Неспособно к познанию. Может только дышать, плакать, есть". Он смахнул белую каплю с уголка рта ребёнка. Желая подчеркнуть сказанное, он повторил: "Хиисит. Так они называются".

"Это для него нужны были... личинки? Это еда?"

"Да". Он растёр белое вещество между пальцев. "Я подумал, что ты их видела. Когда заходила".

Тина качнула Гловой. Лёгкое чувство тошноты росло в её животе, подбиралось к горлу. Она оторвала взгляд от молочно-белых глаз ребёнка и спросила: "а что значит - придать форму?"

Воре с усилием ткнул пальцем ребёнку туда, где должна была располагаться правая ключица, но палец просто провалился внутрь, оставив после себя вмятину. Младенец никак не отреагировал. "Оно похоже на глину".

Тина посмотрела на впадину, на тёмную дыру в груди ребёнка, которая и не собиралась сглаживаться, и поняла, что с неё хватит. Она выползла с кровати, оставив Воре сидеть с коробкой на коленях. Он не пытался её остановить. Она собрала разбросанные по полу вещи и связала их на руках.

"Что... зачем оно тебе?"

Воре посмотрел на неё. Там, где минуту назад она видела тепло и любовь, было теперь только одиночество, как у озера в чаще леса, куда никто не дойдёт. Слабым голосом он произнёс: "Ты не понимаешь?"

Она помотала головой, шагнула к двери, открыла её. Воре так и сидел на постели. Она вышла на крыльцо, ветер обдал её душем мелкого дождика. Пламя свечей в коттедже сверкнуло резко, проливая узоры на огромного мужчину с маленькой коробкой на коленях.

Это я породил его...

Белый глаза открыты, палец пронзает грудную клетку.

Она захлопнула дверь и побежала к дому. Попав внутрь, закрыла дверь на ключ. Бросила одежду на пол и пошла прямиком на кухню, где опрокинула в себя оставшееся в бутылке вино. Затем открыла новую и ушла в спальню, включила сонаты Шопена для рояля, увеличила громкость и забралась в постель.

Она не желала знать. Не желала знать ничего. Выпив половину бутылки, она опустила пальцы к половым органам. Тина почувствовала клейкую влагу и поднесла пальцы к носу. Они пахли прорастающими побегами и солёной водой. Она погладила себя. Ничего не произошло. Выпила ещё.

Когда бутылка опустела, а узоры на обоях пришли в движение, извиваясь в её глазах, в дверь постучали.

"Уходи", прошептала она. "Уходи".

Шатаясь, она добралась до стереосистемы и подняла громкость настолько, что звуки рояля начали отражаться от стен. Может быть, последовал ещё стук в дверь, а может и нет. Она заползла в постель и натянула покрывало на голову.

Я не хочу. Не хочу, не хочу.

Картинки в её голове начали путаться. Огромные руки, обхватывающие её. Лес из гигантских древесных стволов растворяющийся во тьме, затем всё стало белым, белым. Белые руки, белые одежды, белые стены. Руки взяли её, подняли её. Она скатилась по крутому желобу во мрак и провалилась в сон.

Она открыла глаза и ничего не помнила. Серый свет лился в комнату, её губы слиплись. Голова раскалывалась, низ живот болел, ей срочно нужно было пописать. Она смогла встать и добраться до ванной.

Сидя на унитазе и сливая с себя лишнее, она вспомнила. Она посмотрела вниз, туда, где моча выливалась из неё неровным потоком, и попыталась представить, как выглядело то, что было внутри неё. Не получилось. Перед глазами пронеслась иллюстрация из школьного курса биологии.

Это не правда. Я урод.

Она наклонилась к раковине, открыла кран, привстала и начала пить. Вода вернула её к реальности. Она прилипла к крану и пила до тех пор, пока в животе не стало холодно. Когда она выпрямилась и вышла на кухню, вода начала приобретать ту же температуру, что и остальное её тело. Контуры в глазах вновь расплылись. Она села на стул, продумала: вот кофемашина, вот журнальная стойка, вот часы. Сейчас пятнадцать минут двенадцатого. Вот коробка со спичками. Всё это реально. Я реальна тоже.

Она достала две таблетки обезболивающего из ящика с аптечкой, проглотила их, запив большим глотком холодной воды из стакана в её руке - такого жёсткого и круглого.

Пятнадцать минут двенадцатого!

На секунду она запаниковала, думая, что опоздала на работу. Затем вспомнила, что она на больничном. Вернулась в спальню и выглянула в окно. Белая машина исчезла. Она легла на кровать и час смотрела в потолок.

Ей казалось, что она всё поняла. Но нужно было знать наверняка.

В пятнадцать минут второго она уже стояла на остановке, ожидая автобус в Норртелье.

Отца в комнате не оказалось. Она спросила у кого-то из персонала, ей ответили, что он в комнате отдыха. Взгляд ассистента упал на её ноги, как будто он боялся, что она занесёт грязь. Выглядела она без сомнения дерьмово.

Он был один в комнате, сидел на кресле-каталке у окна. Поначалу она подумала, что отец спит, но когда обошла с другой стороны, заметила, что его глаза открыты и смотрят на немногочисленные сосны за стеклом. Выражение его лица быстро сменилось на улыбку.

"Привет, дорогая. Ещё один внезапный визит!"

"Привет, пап".

Она подвинула стул и села рядом с ним.

"Как твои дела?", спросил он.

"Не очень".

"Да, это я вижу".

Они посидели немного молча, глядя друг на друга. Глаза отца приобрели уже прозрачность пожилого возраста. Ясность и мудрость всё ещё жили в них, но в каком-то размытом, подобном синей воде, виде. Глаза её матери были карими, так что она никогда об этом не думала. Но задумалась теперь.

"Пап", сказала она. "Откуда я взялась?"

Его взгляд вернулся к соснам. Чуть погодя он ответил, не глядя на неё: "Предполагаю, нет смысла...", он нахмурился. "Как ты узнала?"

"Какая разница?"

Обратно к соснам. Не смотря на то, что он был прикован к креслу-каталке, а его руки, столь умелые когда-то, теперь не смогли бы и муху отогнать, Тина не придавала значению его возрасту. Но сейчас увидела. Или может быть, старость взяла своё именно в данный момент.

"Я всегда любил тебя", сказал он. "Любил как свою дочь. Ты и есть моя дочь, надеюсь, ты это понимаешь".

Ком в её животе начал нарастать. Чувство было похоже на то, когда Воре достал коробку. Тот момент перед тем как открылась задвижка. Она думала, отца придётся уговаривать, не рассчитывала, что они так быстро подойдёт к сути. Но возможно он был готов уже с того дня, как она спросила о шраме. А возможно - уже много лет. Может быть даже тогда, когда он... принял её.