Русская армия в войне 1904-1905 гг.: историко-антропологическое исследование влияния взаимоотношений

Новые изобретения в области военных технологий привели к конфликту поколений. Между представителями «старого» и «молодого» поколения наблюдались ярко выраженные профессиональные разногласия ^{144}. Офицеры новой формации, такие как М.В. Алексеев, после первых серьезных боев уже не связывали никаких надежд на будущие преобразования в армии с начальниками вроде А.В. Каульбарса или А.Н. Куропаткина. Еще перед Мукденской битвой Алексеев писал: «Неужели мы не воспользуемся теми обширными уроками, которые получили за последние годы? Неужели будем продолжать обманывать себя?» ^{145} Поручик С.А. Толузаков характеризовал представителей старшего поколения как славных участников прежних кампаний, честных, хороших людей, даже храбрых, главный недостаток которых заключался в том, что они придерживались тактики «времен очаковских и покоренья Крыма» ^{146}.

Генерал O.K. Гриппенберг, родившийся в 1838 г., общее образование получил в частных учебных заведениях, а военное — «на службе» ^{147}. Большинство военачальников его поколения не имели элементарных сведений о новых видах вооружения и их использовании на поле боя. Они зачастую требовали от подчиненных генералов и командиров полков пребывания в передовых цепях ^{148}. Штабс-капитан А.А. Свечин описывал в своих воспоминаниях эпизод из боевых будней стрелкового полка под Тюренченом. Молодой подпоручик, присланный в полк из училища, командуя стрелковой цепью своего взвода, позволил себе присесть на колено в тот момент, когда давал команду «залп». Пожилой командир полка, давно заслуженный полковник, сделал ему замечание. Он требовал, чтобы офицеры в цепи ни в коем случае не ложились, а стояли в полный рост, подвергаясь смертельной опасности ^{149}.

Такие случаи не были единичными ^{150}. Подпоручика поддержали все бывшие под огнем офицеры, но вслух высказать свои претензии, что тоже очень характерно, никто не решился ^{151}. После первых кровавых уроков, преподнесенных войной, заслуженному полковнику пришлось признать несостоятельность своей точки зрения по данному вопросу. Один из офицеров канцелярии штаба 4-го Сибирского армейского корпуса указывал на то, что своеобразный конфликт поколений формировался еще в военных учебных заведениях и негативно сказывался на уровне подготовки офицеров. Согласно его воспоминаниям, немолодые профессора большое время уделяли устаревшим к началу XX в. вопросам, например, тому, «в котором часу в Бородинском сражении какая-то бригада, кажется, Боннеми [11], куда-то скакала и кого-то рубила, мне это сурово поставили на вид и оценили 9-ю баллами. Хотелось бы где-нибудь встретить нашего репетитора по тактике, бойкого и апломбистого “момента”! (моментами традиционно в армии называли за глаза офицеров Генерального штаба. — А.Г.)» ^{152}. Показателен также эпизод из боевых будней 6-й Восточно-Сибирской дивизии. Три батальона этой дивизии должны были совершить ложное наступление, отвлечь внимание противника от основного направления удара. Демонстрацией, производимой тремя батальонами, руководил сам начальник дивизии в чине генерал-майора. План демонстрации был составлен на основании сведений о местности и противнике, добытых начальником охотничьей [12] команды 22-го Восточно-Сибирского полка поручиком Константиновым. Он явился лицом, в глазах командира дивизии ответственным за последовавший провал демонстрации ^{153}. Генерал ожидал, что как только японцы увидят русского командира дивизии, ведущего в бой три батальона, они сразу примут атаку за главный маневр на своей линии фронта и бросятся, как во времена Крымской кампании, в штыковую контратаку под бой барабанов. Но этого не произошло, японцы спокойно ждали, не открывая огня. Они хотели подпустить русские цепи на расстояние максимальной эффективности стрелкового оружия и только тогда открыть убийственный по своей силе огонь. Генерал посчитал, что данные разведки, проведенной поручиком Константиновым, не соответствовали действительности. Командира охотничьей команды в присутствии офицеров и нижних чинов полка подвергли критике за скромное поведение японцев, за то, что они не стреляли, не волновались, а притаились в своих окопах ^{154}. Объяснить генералу значение маскировки в современной войне так и не удалось. Командир дивизии в категорической форме приказал поручику наступать на японцев, «и чтобы они стреляли», — добавил, по свидетельству очевидцев, генерал ^{155}. Приказы старших по званию не обсуждались, и поручик возглавил атаку сорока человек на замаскированные окопы противника. Им не было смысла прятаться, использовать складки местности, это не входило в их задачу. Один из очевидцев этой демонстрации под впечатлением от увиденного записал в свои походные заметки: «Наступление старой гвардии под Ватерлоо представляет поблекшую картину в сравнении с этим мрачным самопожертвованием сорока охотников» ^{156}. Бой длился несколько минут, спастись удалось только одному рядовому солдату. Его ранило в самом начале демонстрации, и он уполз в расположение наших войск. Понятно, что после такого приказа личный состав дивизии не мог доверять своему генералу, не способному действовать соответственно ситуации.

Для высших офицеров старшего поколения не составляло труда возглавить атаку полка или батальона; обладая личной храбростью, они стремились своим примером сгладить недостатки военных знаний. Но они не смогли в ходе войны использовать все возможности вверенных им соединений. Майор Э. Теттау писал в своих воспоминаниях, что граф Ф.Э. Келлер сознавался ему: он не был готов к назначению на командную должность высокого уровня ^{157}. Отсюда, по мнению Э. Теттау, постоянная неуверенность генерала Ф.Э. Келлера при командовании войсками. Выражалось это, согласно воспоминаниям майора германского генерального штаба в том, что вместо того чтобы «держать корпус в руках, он думал действовать на войска личным примером» ^{158}. Ф.Э. Келлер почти постоянно находился на позициях передовых частей корпуса в контакте с противником ^{159}. 18 июля 1904 г. в бою за Янзелинский перевал Келлер погиб от множественных шрапнельных ранений, его гибель произвела командную неразбериху и привела к поражению частей корпуса в этом бою ^{160}.

Больше всех остальных родов войск страдали на поле боя от проявлений конфликта поколений артиллеристы. До начала XX в. позиции для батарей выбирались на самой высокой точке, поскольку стрельба велась только по цели, видимой самим наводчиком. В 1904 г. уже практиковалась стрельба с так называемых закрытых позиций, когда сами орудия не были видны противнику, а прицеливание производилось по данным, которые сообщались с наблюдательного пункта. Канониры не только оказывались вне зоны поражения стрелкового оружия противника, но и становились малоуязвимыми для артиллерии противника, которой для ответного удара требовалось установить их точное расположение. В воспоминаниях поручика С.А. Толузакова приведен пример проявления устарелых тактических представлений. Русская батарея наносила существенный урон японцам и при этом не несла потерь, поскольку была прикрыта от противника невысоким холмом. Прибывший на позицию седой генерал настоял на выдвижении пушек на самую высокую точку, которая там имелась, несмотря на уверения офицеров в пагубности такого решения. Через четверть часа японцы вывели из строя все орудия и перебили почти весь личный состав ^{161}. То же самое заставил сделать артиллеристов в бою под Вафангоу генерал-лейтенант Штакельберг. Для выпускника Пажеского корпуса правильными казались действия только тех «пушкарей», которые сами смотрели на врага сквозь прорезь орудийного прицела. Никакие объяснения командира батареи в эффективности огня с закрытых позиций приняты не были. Больше половины личного состава в считаные минуты выбыло из строя ^{162}. Та же батарея в авангардных боях 10 июля 1904 г. под г. Дашичао меняла шесть раз свое местоположение и не понесла вообще никаких потерь ни убитыми, ни ранеными ^{163}. Объяснялось это тем, что полковник Л.В. Леш, условно относившийся к молодому поколению офицеров [13], не стеснял командира батареи в бою под г. Дашичао в выборе позиции. Руководство боем он сводил только к указанию конкретных целей. Так как позиции были закрытыми, то и сам полковник Л.В. Леш считал нахождение для себя на батарее безопасным ^{164}.