"Ну и нечисть". Немецкая операция НКВД в Москве и Московской области 1936-1941 гг

стремлением к самооправданию, к снятию с себя образа врага. То, что фиксировалось в протоколе, было

подчинено задаче фальсификации несовершенных ими преступлений. И тем не менее материалы допросов,

равно как показания свидетелей, справки и характеристики, отложившиеся в АСД, содержат уникальную

информацию о «боевом пути» КПГ, ее месте в политическом ландшафте Веймарской республики и борьбе за

устранение ненавистной «системы». Из этих материалов складывается ментальный тип образцового

коммуниста, ни в грош не ставившего ценности парламентской демократии, в любой момент готового к

прямым действиям, к «последнему и решительному бою». Способность к самопожертвованию ради идеалов

светлого будущего, бескомпромиссность «солдата мировой революции» и готовность идти наперекор устояв-

шимся общественным ценностям оказывались для многих немецких коммунистов роковыми качествами

после их приезда в СССР. Здесь от них требовалось приспособление к реалиям сталинского режима, которые

вблизи выглядели совершенно иначе, чем лубочные образы строящегося социализма на страницах левой

прессы.

Инженеры и рабочие, завербованные в Германии на рубеже 30-х гг. для работы в советской

промышленности, переживали скорее культурный, нежели политический шок, хотя принимающая сторона

219

делала все для того, чтобы смягчить его негативное воздействие, особенно сильное там, где стройки

индустриальных гигантов начинались буквально с нуля. Немцы первыми получали благоустроенные квар-

тиры, имели возможность переводить часть заработанных средств за рубеж, ездили в отпуск на родину.

После завершения первой пятилетки система индивидуальных контрактов с иностранцами ушла в прошлое,

им приходилось выбирать: уезжать или оставаться, работая на тех же условиях, что и местные кадры. Для

многих из тех, кто решил остаться, основным аргументом выступала удачно сложившаяся карьера,

возможности профессионального роста, занятия любимым делом. Были и идеалисты, у которых

доминировало стремление помочь невиданному социальному эксперименту в советской стране. Кого-то

удерживали личные мотивы — русские жены, дети. Сказывался и страх перед тем, что в Третьем рейхе их

работа в СССР может послужить основанием для политических обвинений.

Так или иначе немцам приходилось соглашаться с правилами игры, которые большевистское руководство

навязывало советскому обществу. С этими правилами сразу же знакомились те, кто приезжал в СССР на свой

страх и риск, попадая в категорию или «перебежчиков», или «интуристов». Источники показывают, что

такие люди оказывались под двойным подозрением именно потому, что к эмиграции их подтолкнули скорее

эмоциональные, нежели рациональные мотивы. Для следователей НКВД данное обстоятельство открывало

возможность «дополнить» эти мотивы вербовкой для шпионской деятельности.

Приезжая в СССР, любой иностранец оказывался под жестким контролем партийных, хозяйственных и

административных органов, не говоря уж о «чекистском обслуживании». На первых порах ему оказывали

помощь в решении бытовых вопросов, оформлении документов, предоставляли переводчика, вовлекали в

общественную жизнь. Для известных деятелей литературы и искусства, членов рабочих делегаций или

командированных на короткий срок это выглядело как проявление традиционного русского гостеприимства.

Тот, кто приехал в Советский Союз без обратного билета, рано или поздно замечал, что радушные хозяева не

оказывают ему больше привычных знаков внимания, намекая тем самым, что нельзя вечно оставаться

«чужим среди своих».

В правовом плане Рубиконом являлось принятие советского гражданства. Начиная с середины 30-х гг.

немецких специалистов и политэмигрантов активно подталкивали к такому шагу, хотя внешне решение

должно было выглядеть абсолютно добровольным. Людям

220

не продлевали вид на жительство, увольняли с работы, исключали из ВКП(б). Сохранение германского

подданства превратилось в привилегию, которую выдавало представительство КПГ при Коминтерне,

мотивируя ее тем, что человек готовится к подпольной работе у себя на родине.

После прихода Гитлера к власти многие законтрактованные рабочие и инженеры стали массово

возвращаться в Германию383. Этому способствовала активная пропаганда Третьего рейха, настаивавшая на

собирании всех немцев в одном государстве. После 1933 г. активизировало свою работу среди

соотечественников и германское посольство в Москве. Хотя служившие там дипломаты сохраняли

известный иммунитет от нацистской идеологии, они послушно исполняли директивы, поступавшие из

Берлина. Последние касались и лишения германского подданства лиц, заподозренных в антифашистской

деятельности, и более активного сбора информации о военно-промышленном потенциале Советского Союза.

В результате проживавшие в Москве германские граждане оказывались под двойным контролем — со

стороны советской бюрократии и сотрудников посольства. Конечно, дипломаты могли оказывать только

косвенное воздействие на настроения немецкой колонии — приглашая ее представителей на вечера,

устраиваемые посольством, оказывая им материальную помощь и поддерживая личные контакты. После

ареста германских подданных эти контакты (на жаргоне органов госбезопасности они назывались

«консульскими связями») оказывались достаточным основанием для обвинения в шпионаже и высылки из

страны.

Вне досягаемости дипломатов находились политические эмигранты, воспринимавшие здание посольства в

Леонтьевском переулке как символ ненавистного Третьего рейха. Некоторые из них добровольно

отказывались от своего подданства, посылая туда по почте свой паспорт. Посольство тщательно следило за

публикациями немцев-антифашистов в СССР, поставляемая им информация откладывалась в оперативном

архиве гестапо. Дипломаты не скрывали своего злорадства, когда к ним за помощью обращались жены

арестованных немецких коммунистов. В то же время, будучи чиновниками прусской выучки, они помогали

выезду из страны тех, кто имел для этого правовые основания либо был приговорен к высылке органами

НКВД.

!3 РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 292. Д. 63. Л. 21.

221

Политэмигрантам, порвавшим связи не только с Третьим рейхом, но и со своими родными, остававшимися в

Германии, особенно трудно давалась интеграция в советскую повседневность. Ограждая политэмигрантов от

мелочной административной опеки, структуры Коминтерна и КПГ требовали от них абсолютного

подчинения. Своего рода «контролем снизу» была атмосфера взаимного недоверия и доносительства в

эмигрантской среде. Выдержать такое испытание могли далеко не все. Условием политического и

физического выживания немецких политэмигрантов оказывалось не зафиксированное в советской

конституции право на убежище от преследований классового врага, а степень полезности сталинскому

режиму.

Вместе с гражданством СССР выходцы из Германии принимали на себя обязательство соблюдать не только

советские законы, но и неписаные правила поведения, которые спустя полвека назовут «политической

корректностью». В отличие от местного населения, прошедшего школу революционной «перековки», немцы

просто не отдавали себе отчет в том, что их действия (откровенные высказывания или чтение запрещенной

литературы) в глазах окружающих выглядели как «антисоветская агитация».

После начала большого террора наличие советского гражданства стало для выходцев из Германии, равно как

и из других стран, роковым обстоятельством. Оно упрощало работу следственных органов, у которых в

условиях штурмовщины не было ни времени, ни сил возиться с иностранцами. Запутанные правовые случаи

(например, прибытие в СССР по подложному паспорту, лишение германского подданства) трактовались в