Вторжение

Генерал Остен-Сакен, будучи человеком достойным и оставив «дерзкие требования» ^{348} союзников без ответа, «…приказал тотчас же оповестить жителей о нападении на город, которым угрожает неприятель». ^{349}

Было очевидно, что Дмитрий Ерофеевич о сдаче города не помышляет и настроен более чем решительно. В результате случилось то, что и должно было случиться.

10 (22) апреля 1854 г. началась бомбардировка, длившаяся 12 часов. Как коммерческий порт город не был подготовлен к встрече с таким грозным неприятелем: береговых батарей было мало, орудия — устаревших образцов, снарядов не хватало. Кажется, что как оборонительным пунктом Одессой никто и никогда не занимался. В этом вопросе положение было типичным для приморских городов империи. Те батареи, которые имелись, «…были построены во всех отношениях непростительно дурно, а городские жители непременно прибавляли: «и дорого». Предпринимая эту постройку, порученную не знаю, по какой причине, кавалерийскому или артиллерийскому полковнику Гонгардту, что ныне (1869 г.) атаман Новороссийского казачьего войска, никто не позаботился проверить точность гидрографических карт Черного моря, составленных в 1820-х годах, а потому оказалось, что в тех местах, где наши карты показывали глубину в 4 и 6 фут, неприятельские суда нашли глубину в 12 и 16 фут и потому беспрепятственно становились на якорь в таких местах, которые не были обстреливаемыми нашими батареями, вооруженными весьма неудовлетворительно только частью старыми 24-фунтовыми пушками. Прочие орудия были еще меньшего калибра. На мортирной батарее, построенной близ дачи Ланжерона, я застал мортирные платформы, поставленные задом наперед». ^{350}

Владимир Иванович Ден, [111] конечно, во многом преувеличивает, но во многом прав: расценивать Одессу можно было только как потенциальную легкую добычу. Не получилось. От неправильных батарей вольного города, привыкшего к торговле, но не привыкшего к войне, противник получил достойный отпор, а Одесса этой защитой вписала славную страницу в свою историю. ^{351}

С точки зрения военно-морской истории бомбардировку можно отметить как единственное более или менее крупное столкновение, в котором участвовали колесные пароходы и ^{352} первое массированное применение навесного артиллерийского огня флота по береговым целям, ставшее потом обычным явлением. ^{353} Отдельно можно отметить новые принципы сочетания огня артиллерии и ракет. Последний был признан очень успешным, расчеты и команды ракетных шлюпок получили благодарность от командования. ^{354}

Город и порт были обстреляны пятью английскими и тремя французскими колесными пароходами, маневрировавшими на рейде, и шлюпками с установленными на них ракетными станками. Бомбардировка с дистанции в среднем 2 000 м продолжалась около полусуток. На берегу и в порту было произведено много разрушений, укрепления принуждены к молчанию, на кораблях потери были незначительны, но и особых результатов эта экспедиция не дала. Хотя корабельная артиллерия и была значительно сильнее береговых батарей, даже союзники признали, что русские оказались более успешными. Буа-Вильомез констатировал, что фрегат «Вобан» с дистанции 9–10 кабельтовых получил три ядра в колеса. Паровой корабль потерял ход и вышел из строя эскадры, вынужденный производить ремонт и тушить начавшийся пожар. ^{355}

Пароходы первой волны с дистанции 1000–1500 сажен постоянно маневрировали и «…перемещениями своими препятствовали верному наведению на них орудий». ^{356}Основной обстрел велся по Практической гавани.

Через три часа вторая волна фрегатов, считая береговые батареи уже подавленными, подошла к городу и, став на шпринг, [112] продолжила обстрел. Поддержку оказывали шлюпки с установленными на них станками для пуска ракет. ^{357}

Хотя адмирал Гамелен донес, что огню были преданы 53 городских и портовых сооружения, потоплены или уничтожены 53 парусных судна, 3 парохода, 5 черпательных машин, разгромлены открытые склады ^{358} и множество имущества, на деле ущерб оказался не столь значительным. Он явно не стоил тех затрат и потерь, которые при этом понес союзный флот. Тем более что противостояла им не высококлассная береговая артиллерия, а с миру по нитке собранные батареи. Просто у пушек стояли храбрые люди, а командовали ими достойные офицеры.

Им было трудно. Когда на город, порт и батареи обрушился град ядер, гранат и бомб, русская артиллерия, составленная из устаревших орудий, едва доставала до противника. К полудню пять батарей молчали. Оставалась шестая батарея, состоящая из четырех 24-фунтовых пушек прапорщика резервной № 14 батареи 5-й артиллерийской дивизии Александра Щёголева двадцати одного года. К концу дня три орудия были уничтожены. В 17.30 обстрел прекратился.

Пострадали в большей степени объекты, к военным относившиеся весьма косвенно. Например, «…в приморский дом князя Воронцова и его сад насыпано было несколько сот [113] ядер; сенник ракетою был зажжен, но распорядительностью управляющего домом потушен; другая же завязла в наружный угол между большим кабинетом князя и библиотекою». ^{359} Русские потери исчислялись 4 убитыми и 46 ранеными, кроме батареи №6, все орудия были повреждены, другие батареи почти не пострадали. Сгорели несколько казенных построек, взорван 1 зарядный ящик (союзники доложили, естественно, о пороховом складе). ^{360}

На следующий день англо-французский флот покинул рейд Одессы.

Очевидец, посетивший на другой день место сражения, писал: «Я обошел щёголевскую батарею. Она вся обожжена.., внутри — зола, обгоревшие бревна, следы ударов бомб, избитые колеса и лафеты, тела четырех пушек, лежащие на земле. Я молча снял шапку и, перекрестившись, поклонился чудному месту, на котором русский подпоручик сражался с англо-французской эскадрой».

Д.Е. Остен-Сакен прислал на батарею записку: «Храброму, спокойному и распорядительному Щёголеву — спасибо. Генерал-адъютант барон Остен-Сакен. 10.04.1854». О подвиге А.П. Щёголева заговорила без преувеличения вся Россия. Император в течение суток подписал два указа о производстве А. П. Щёголева, минуя чины подпоручика и поручика, в штабс-капитаны. Кроме этого, Щёголеву «всемилостивейше» был пожалован орден Св. Георгия 4-й ст. который ему прислал тогда еще наследник, а вскоре российский император Александр II, сняв со своего мундира.

Через 25 лет царь, приветствуя уже генерала Щёголева под Плевной, напомнил ему об этом событии.

Не пропустил Государь, конечно, оказать массу ласки отличившимся вообще в делах под Плевной, а особенно в деле 28-го числа ноября нашим бойцам, заслужившим Георгиевские кресты; так между прочим Государь обласкал генералов — командира Гренадерского корпуса Ганецкого, его начальника дивизий — 2-й Цвецинского и 3-й Квитницкого, начальника артиллерии корпуса Рейнталя, командира 2-й артиллерийской бригады Щёголева, которому между прочим сказал: «я очень рад повидать тебя здесь среди героев Плевны и еще раз взглянуть на тебя и на тот Егорьевский крест, который мне довелось с особым удовольствием снять с своей груди и послать тебе четверть века тому назад после отличия, оказанного тобой в чине прапорщика при бомбардировании Одессы». ^{361}