Серебряные крылья

командиром, товарищами.

Зуб хорошо понимал причины прерванного взлета, остро чувствовал свою вину. Оттого на разборе

полетов ему было еще горше.

А вечером досталось и от товарищей. Порадовало, что Александр не подтрунивал, старался даже

подбодрить.

* * *

К посадочной полосе, постепенно уменьшая скорость, приближается самолет. Летчик выпустил

шасси, закрылки и плавно начал снижаться. На фоне розового заката самолет кажется волшебной птицей.

Началась отработка полетов в сумерки. Это потруднее, чем днем. Усложняется расчет на посадку

— рассеянный свет изменяет облик окружающих предметов. Даже не каждому отличному летчику

посадка в сумерки удается сразу.

Сегодня летает третья эскадрилья. Белов лежит на траве в нескольких сотнях метров от начала

посадочной полосы. Он не пошел в город, хотя его так настойчиво звал Зуб. «Хватит. Нужно сначала

стать хорошим летчиком, а потом развлекаться».

Белов на себя сердит. Он попал в число тех неудачников, на которых сумерки подействовали

отрицательно. Никак не получается расчет на посадку. Стоит на одну-две секунды раньше или позже

убрать обороты двигателя, и самолет не попадает в полосу точного приземления. Весь полет оценивается

только на «удовлетворительно».

И вот, вместо баскетбола и кино, Александр по совету командира звена наблюдает за посадкой

самолетов. В этот вечер я проверял готовность прожекторов к ночным полетам и увидал Белова.

— Вы что здесь делаете и где ваш друг?

Белов быстро вскочил и сказал то, что мне уже было известно от Шепелева и Баркова.

— Хорошо, давайте проследим расчет на посадку вместе.

Вообще-то, это должен был сделать кто-то из эскадрильи Баркова. Но раз так сложились

обстоятельства, я решил сам заняться с молодым летчиком и заодно поближе его узнать.

Полеты в сумерках продолжались. Один истребитель снижался после четвертого разворота. В

точке выравнивания летчик плавно перевел самолет в режим выдерживания и убрал обороты. Машина

пронеслась над землей и мягко коснулась основными колесами полосы.

— Хорошо?

— Отлично! — сказал Белов, улыбнувшись.

В это время на расчетную прямую вышел очередной истребитель. Он летел значительно выше

предыдущего. Летчик видел ошибку и снижался с большой скоростью. За ним, но гораздо ниже,

«подтягивал» еще один самолет.

Я обратился к Белову:

— Представьте себе, что определенной скорости и оборотам двигателя соответствует «идеальная»

глиссада планирования. Какие бы ошибки летчик ни допустил на третьем или четвертом развороте, он

может всегда определить — выше или ниже этой глиссады он планирует. Если выше, то скорость растет,

ниже — скорость падает. Конечно, это при постоянных оборотах двигателя. И задача летчика

заключается в том, чтобы не планировать с ошибкой в точку выравнивания, а выйти на расчетную, или

«идеальную», глиссаду как можно раньше... Если поймете — расчет на посадку не будет казаться

сложным.

Белов слушал и внимательно следил за посадочной полосой.

Действительно, первый самолет снизился до расчетной глиссады, летчик увеличил обороты и с

высоты 150 — 200 метров планировал без отклонений. А тот, который «подтягивал», вышел на эту

глиссаду снизу, немного прибрал обороты, опустил нос и перешел в нормальное планирование. У обоих

самолетов глиссада была точно направлена в точку выравнивания.

— Разрешите присутствовать?

Я обернулся и увидел еще двух молодых летчиков: Нестерцева и Судкова. Очевидно, решили

разыскать товарища. А может быть, Нестерцев хотел помочь Белову?

Борис Нестерцев оказался лучшим летчиком, прибывшим из училища: всегда подтянут,

дисциплинирован. Он попал в эскадрилью Туркина, но прежние приятельские отношения с Беловым у

них продолжались.

Конечно, для Белова было бы лучше дружить с Нестерцевым, чем с Зубом, но советовать этого не

следовало. Дружба с Зубом обязывала его самого не нарушать дисциплину и, кроме того, положительно

влияла на товарища. Сегодня Зуб ушел в город один, а в следующий раз, пожалуй, подумает. Ведь о

нашей сегодняшней встрече он узнает.

— Идите, идите поближе, — зову я лейтенантов. Летчики подошли. У Судкова тоже не ладилось с

расчетом, и он спросил:

— А как определить, что глиссада планирования нормальная?

— Разрешите, я объясню, — обратился ко мне Белов.

Я разрешил.

— Нужно установить заданные обороты турбины и скорость планирования. Если самолет

планирует в точку выравнивания и скорость при этом сохраняется постоянной — это и есть расчетная

глиссада.

Мне было приятно, что молодой летчик быстро усвоил сказанное. Ну, а ошибки в технике

пилотирования — неизбежное явление. У молодых летчиков их больше, у опытных почти не бывает.

Ошибки можно вскрыть и исправить. Со временем летчики научатся без труда взлетать и садиться,

освоят полеты в сложных метеоусловиях и ночью.

А вот как относиться к таким нарушениям, какие допустил Зуб, а вслед за ним Денисенко?.. У Зуба

уже второе нарушение правил полетов. Недавно он слишком низко вывел самолет из пикирования при

стрельбе по наземным целям. А Денисенко убрал шасси на очень малой высоте.

Конечно, летчиков строго наказали, отстранили от полетов. Но это еще не все. Характер

нарушений очень настораживал. Ну ладно, если они случайны. А если — следствие

недисциплинированности?

Мне неоднократно приходилось наблюдать, как неоправданный риск, а тем более плохая

исполнительность ставили летчика на грань катастрофы. Если вовремя не принять нужных мер,

нарушители прослывут «смелыми», у них даже могут появиться последователи. Тогда вести борьбу с

нарушениями станет особенно трудно.

«Нет, нет, нарушения должны ликвидироваться в самом зародыше, только тогда отведешь беду», —

думая об этом, я снова вспоминаю Зуба и Денисенко.

— Как чувствует себя Денисенко? — спрашиваю я летчиков.

— Переживает, ни с кем не разговаривает.

— Так что же, он считает себя правым?

— Нет, он понимает, в чем ошибка, но это так для него неожиданно! Ведь никогда раньше у него

не было нарушений.

— А почему он убрал шасси так низко?

— Спешил догнать ведущего.

Это успокаивало. Очевидно, ошибка Денисенко случайная. Хотел сделать лучше: не отстать от

ведущего, быстрее набрать скорость. Чувство, знакомое каждому пилоту. Но говорить об этом молодым

офицерам сейчас было бы неправильно. Следовало обострить их непримиримость к ошибке товарища, и

я говорю:

— Если все будут так пристраиваться к ведущему, то за один вылет мы побьем половину

самолетов. Грубое, исключительно тяжелое нарушение.

И тут я встретил удивленный взгляд Судкова. Нет, не дошли до него мои слова. Нужно показать

опасность допущенной ошибки. Пытаюсь объяснить.

— Может ли летчик быть сразу уверен, что самолет летит, а не отделился от полосы раньше

времени из-за мелкой неровности? Может ли он быть уверен в том, что сам процесс уборки шасси —

постановка рычага вверх — не приведет к изменению угла атаки самолета? А ведь если это случится, то

машина на огромной скорости коснется полосы, но уже без шасси...

Летчики молчат: с одной стороны, они жалеют своего товарища: ведь полет пары оценивается по

времени сбора, а Денисенко хотел его сократить; с другой — они поняли всю безответственность

совершенного поступка.

Летчики в душе осудили Денисенко. А что они думают о самовольстве Зуба? Это очень важно, и я

продолжаю разговор.

— Хорошо, Денисенко, очевидно, понял цену своего нарушения. Но Зуб-то ушел в город! Значит,

на него отстранение от полетов не подействовало?

— Нет, нет! Он тоже переживает. И ушел ненадолго, — горячо заступился за друга Белов.