Великая Отечественная на Черном море. часть 2 (СИ)

Телеграмму Фадеев получил от Октябрьского после посадки самолета на кавказском аэродроме. Из-за этого подводная лодка «Л-23» смогла начать движение к кавказскому берегу только в 8 часов утра. Не слишком волновался Филипп Сергеевич даже за судьбу своих ближайших соратников.

Около часа ночи 1 июля 1942 года Октябрьский, Кулаков, Кузнецов, начальник тыла армии А.П. Ермилов и другие сопровождающие лица через люк, находящийся в коридоре у кают-компании 35-й батареи, спустились в поземный ход-потерну по винтовому трапу и, пройдя его через правый командно-дальномерный пост, вышли на поверхность. В сопровождении группы автоматчиков они пошли на аэродром. В целях маскировки, как писал Октябрьский после войны Линчику, «…работники Особого отдела накинули на меня гражданский плащ, так как по их сведениям немецкая агентура охотилась за мной».

Посадка и вылет командования СОРа с Октябрьским, по словам командира самолета ПС-84 Скрыльникова, проходила в «драматической» (?) обстановке. Самолет, предназначенный для командующего, ожидал вылета в течение суток, находясь в защищенном ангаре. Обратите внимание, вылет командования планировался заранее, задолго до официального разрешения из Москвы. В последствии с этим самолетом было много спекуляций, – долгое время он числился в числе самолетов, вылетевших из Краснодара, вечером 30-го июня.

На аэродроме было множество бойцов и командиров, гражданских лиц, пытавшихся улететь. Многие из них имели специальные пропуска на посадку. Их возбуждение росло с каждым улетающим самолетом. Командование СОРа, подъехав на трех автомашинах, с трудом пробилось к самолету. Этим самолетом должны были улететь также командир 3-й ОАГ ВВС ЧФ полковник Г.Г. Дзюба и военком группы полковой комиссар Б.Е. Михайлов. Видя такое положение, Михайлов обратился ко всем со словами: «Я остаюсь для приема самолетов!», – что несколько успокоило толпу людей. Но когда этот последний находившийся на аэродроме самолет завел моторы и стал выруливать на взлетную полосу, то, как пишет В.Е. Гурин, из группы особого назначения ЧФ охранявшей самолет, многотысячная толпа бросилась к нему, но автоматчики охраны не подпустили ее. Некоторые из толпы открыли огонь по улетавшему самолету. Были ли это отчаявшиеся люди или немецкие агенты, трудно сказать.

Когда самолет с Октябрьским выруливал на линию взлета вслед ему устремилась легковая автомашина с человеком на подножке. Это был командир Отдельной авиационной группы полковник Григорий Дзюба. Не снижая скорости разбега самолета, была открыта боковая дверь в кабине пилота и лихого полковника буквально забросили в самолет…

Согласно опубликованным данным и архивным документам из Краснодара в Севастополь в ночь на 1 июля 1942 года вылетело 16 самолетов ПС-84 («Дуглас»). Три из них, потеряв ориентировку, вернулись. Остальные 13 самолетов доставили 23,65 т боеприпасов, 1221 кг продовольствия и вывезли 232 человека, в том числе, 49 раненых и 349 кг важного груза. Самолет, на котором улетел Октябрьский в это количество не вошел и, следовательно, по счету был четырнадцатым.

Можно отметить и такой факт, что после взлета последнего транспортного «Дугласа» с Херсонесского аэродрома оставшаяся масса людей с пропусками и без них к утру 1 июля укрылись в различных местах Херсонесского полуострова под скалами и в укрытиях, землянках и других местах, чтобы не стать жертвой авианалетов и артобстрелов противника. Часть из них, прослышав о приходе в ночь с 1 на 2 июля кораблей, ушла в район берега 35-й батареи. Некоторые из них укрылись в здании Херсонесского маяка и в других строениях маячного комплекса. Возле маяка тогда оказалось, помимо военных, много гражданских лиц, в том числе партийных и советских работников города и области, которые не смогли улететь самолетами, имея пропуска.

Для представления фактического хода событий последних дней обороны и о некоторых подробностях, происходящих 30-го июня и 1-го июля на 35-й береговой батарее, представляют интерес воспоминания старшего сержанта В.Е. Гурина из группы 017: «…Внешнюю охрану батареи осуществлял отдельный батальон автоматчиков. Прибывшая на батарею парашютная группа особого назначения ВВС ЧФ под командованием старшего лейтенанта В.К. Квариани была переименована в группу особого назначения ЧФ. Ее численность была доведена до роты за счет личного состава 35-й батареи. На группу были возложены охранные комендантские обязанности внутри батареи и на Херсонесском аэродроме. С утра 30 июня и до 20 часов того же дня бойцами группы были освобождены все помещения 35-й батареи от многих военных и гражданских лиц, от штабных работников до адъютантов и ординарцев, которые находились там в ожидании получения пропусков на эвакуацию. После заседания Военного Совета флота и армии перед группой была поставлена задача по сопровождению командиров и ответственных лиц с посадочными талонами на рейдовый причал для посадки на подводные лодки, по обеспечению порядка и по охране Херсонесского аэродрома. Во время прилетов транспортных самолетов группа обеспечивала порядок при посадке по посадочным талонам в условиях нахождения там неуправляемой многотысячной толпы».

Между тем, маршал Будённый, действуя в соответствии с телеграммой Октябрьского от 16 часов 30 июля, согласовав решение по Севастополю со Ставкой, издал директиву для Севастополя, в которой согласно предложению Октябрьского генерал-майор Петров был назначен командующим СОРом. Директивой предписывалось: «Октябрьскому и Кулакову срочно отбыть в Новороссийск для организации вывоза раненых, войск, ценностей, генерал-майору Петрову немедленно разработать план последовательного отвода к месту погрузки раненых и частей, выделенных для переброски в первую очередь. Остаткам войск вести упорную оборону, от которой зависит успех вывоза».

Эта директива пришла на узел связи 35-й батареи с большим опозданием около 22 часов 30 июня. Задержка с приемом телеграммы произошла якобы из-за выхода из строя приемного радиоцентра на Херсонесском мысу, и пока шифровку обрабатывали, командующий Приморской армией генерал Петров со своим штабом был уже в море на пути в Новороссийск на подводной лодке «Щ-209».

В то же время командование СОРа, получив разрешение на эвакуацию ответственных работников и командиров от члена Ставки наркома ВМФ Кузнецова, не стало дожидаться директивы на эвакуацию от своего непосредственного командования – командующего Северо-Кавказским фронтом. Адмиралу Октябрьскому было не впервой игнорировать указания командования фронтом.

По этому поводу Н.Г. Кузнецов после войны вспоминал так:

«Когда на следующий день, 1 июля 1942 года, Военный Совет флота в телеграмме в адрес Сталина и Буденного донес, что старшим начальником в Севастополе оставлен комдив 109-й стрелковой дивизии генерал-майор Новиков, а помощником по морской части – капитан 3 ранга Ильичев – это для меня явилось полной неожиданностью и поставило в очень трудное положение. «Как же Вы говорили, что там остается генерал-майор Петров» – спросили меня в Ставке. Но мне ничего не оставалось, как констатировать факт, сославшись на телеграмму комфлота».

Ни Кузнецов, ни Буденный тогда не знали причину замены. Конечно, генерал Петров лучше всех знал обстановку на фронте обороны. Армия знала и верила ему. Безусловно, присутствие Петрова на плацдарме подняло бы моральный дух и силы сопротивления врагу и явилось бы гарантом на спасение. Ветераны Приморской армии помнили успешную эвакуацию из Одессы. Весь расчет поспешной эвакуации, более походящей на бегство, строился на скрытности и быстроте исполнения во избежание проблем. Новиков оставался на сутки с конкретной целью руководства прикрытием эвакуации старшего начсостава. Было ли это решение ошибочным?