Лекции по Исторической Литургике

«Эти стихи так поразили смирнян, что Кир стал у них епископом»(<_тамже_>Там же, стр. 161-162).

Эпизод почти анекдотический, но дающий хорошее представление о повальном увлечении поэзией. Несомненно, при Кировом храме поэты ценились по достоинству, что и помогло выдвинуться Роману Сладкопевцу.

Слава, внезапно пришедшая к нему, была устойчивой и всенародной. Сам имп. Юстиниан стал почитателем певца и пригласил его в свой главный храм Св. Софии. Здесь Роман получил все возможности для творчества. Он так и остался простым диаконом, постником и аскетом, но работал с невероятной продуктивностью, сочинив более 1000 кондаков.

Почти каждую воскресную всенощную он поднимался на высокий амвон и читал свою очередную поэму. И огромный храм всегда был переполнен. Приезжие из отдалённых провинций и горожане, утончённые интеллектуалы и простые ремесленники – все замирали в едином благоговейном молчании. Надо всё-таки отдать должное византийцам того времени. Они были людьми с несомненным религиозным вкусом. Они все, конечно, понимали, что это звучит голос великого поэта.

3. Кондак, как Жанровая Форма

Сам прп. Роман давал своим поэмам различные наименования: гимн, песнь, хвала, моление, прошение, псалом. А кондаком (точнее «кондакионом») тогда называли палочку, на которую наматывался пергаментный свиток. Только в 9 веке, когда произошла стабилизация состава богослужебных книг и жанров песнопений, появился термин «кондак», как обозначение жанра.

В современном значении кондак – это краткое песнопение в честь праздника или святого, которое по величине и структуре ничем не отличается от тропаря, стихиры, седальна и т.д. Но не такими были кондаки прп. Романа.

Это были произведения сложной жанровой формы, состоящие из заглавного тропаря и ещё 23-х строф – куплетов (т.н. икосы). Всех куплетов, следовательно было 24 (по числу букв греческого алфавита) и начальные их буквы составляли акростих, скрывающий имя автора, например: ..._ ........_ ......._ – «смиренного Романа».

Начальный тропарь назывался кукулий (букв. «капюшон») или проимион (зачин). Он как бы вводил слушателя в содержание произведения. Иногда одного кукулия было недостаточно, поэтому в некоторых кондаках их два или даже три. Но все они заканчиваются одинаковым рефреном, который повторяется и дальше.

Современный рождественский кондак « Дева днесь...»представляет собой такой кукулий. Но следующие за ним 23 куплета давно исчезли из богослужения. От них остался только I икос « Едем Вифлеем отверзе...»в составе праздничного канона (т.к. именно канон, как более поздняя форма, поглотил кондак). Остальные икосы можно найти теперь только в греческой Кондакарии 12 века (по рукописи бывшей Моск. Синодальной библиотеки N°437). Там видно, что эти икосы имеют одинаковое метрическое и мелодическое построение и общий для всех рефрен «... Отроча младо – превечный Бог».

Именно рефрен своим ритмическим возвращением чётко членит целое на равные отрезки. Вместе с тем, рефрен образует второй, контрапунктически звучащий голос хора, который придаёт действию неожиданную глубину. Эти два голоса взаимодействуют «неслиянно и нераздельно», рождая очень характерный для прп. Романа сквозной антиномизм.

« Дева днесь»(т.е. сейчас) рождает « Пресущественного»(т.е. Того, Кто превыше всего сущего). В первой же строке не просто антиномия, но ещё и временной перенос! Отдалённое событие приобретает характер длящегося действия, мистерии. Всё совершается «здесь и сейчас», одновременно, как на древней иконе: рождается Младенец, едут волхвы, пастухи поют с ангелами. Это и есть словесная икона, своеобразная медитация, вступление в особый мир поэмы, тема которой в последующих икосах раскрывается, обрастает апокрифическими подробностями, драматизируется и даже диалогизируется (т.е. представляется в лицах).

Так в кондаке, посвящённом избиению Вифлиемских младенцев, слышны команды жестокого Ирода и голоса тупо-послушных солдат. Но самое замечательное, что композиция заставляет и солдат и самого царя всё время выговаривать ужасное для них пророчество: «... что власть его скоро уничтожится».

Академик Сергей Аверинцев так комментирует этот приём:

«... повторяющиеся слова рефрена приобретают мучительную неотвязность маниакальной мысли, владеющей умом Ирода и непроизвольно возвращающейся к нему именно тогда, когда он пытается её отогнать. Рефрен назойлив – как то, что мы называем «навязчивой идеей». Власть оборачивается постыднейшим безвластием, когда носитель власти не властен над своими же словами, поворачивающимися против него самого. «Земное всесилие зла есть в эсхатологической перспективе бессилие зла» – такую мысль мог бы развернуть проповедник... но у поэта Романа Сладкопевцаесть возможность дать мысли пластически выразительный облик... в противостоянии основного текста и рефрена. Обречённость Ирода... неусыпно присутствует на заднем плане, присутствует зримо, как золотой фон византийской живописи. Это знак Божией правды, объемлющий любое изображение мученичества».(Аверинцев С. С. «Поэтика ранневизантийской литературы», М. 1977 г. стр. 214-215).

В кондаке Святым Апостолам основные драматические функции берёт на себя диалог. Но вначале нам предлагается медитация: « Ты, соделавший рыбарей мудрее проповедников и пославший их вестниками по всей земле... Христе Боже, утверди ими Твою церковь и ниспошли на верных Твое благословение. Ты, единый сердцеведец!»

Затем следует второй кукулий: « Дай, Спаситель, дар речи языку моему, отверзи мои уста... дабы я первый исполнил то, что надобно преподать. Ибо сказано: тот велик, кто возвещает и исполняет слово Твое...»Это авторская молитва о согласии дел со словами, которое уже осуществили свв. апостолы. Третий кукулий: « Апостолы Твои, исполняя заповеди Твои, учили тому, что сами делали. Отвергли суетные помышления, возложив на себя крест и радуясь смерти, как повелел Ты, единый сердцеведец».

А что же Он повелел? И вот с первого икоса мы попадаем в ситуацию странного диалога, который явно происходит уже после воскресения Спасителя. Он стоит на вершине горы и обращается к апостолам: « Идите ко всем народам и возвещайте Мое учение! Смотри Петр, как ты должен учить: Вспоминая свое падение, будь милостив ко всем и не будь суров. А если гордость вдруг нападет на тебя, слушай голос петуха и вспоминай потоки тех слез, о которых знаю только Я, единый сердцеведец».

«Ты, Иоанн! Пусть все знают, что Я не напрасно прижимал тебя к Своей груди. Не молчи! Сей свою проповедь как семя, которое ожидает обильная жатва. Ибо силу ему дал Я, единый сердцеведец».

«Продолжай, Матфей, собирать пошлины и обложи налогом врага Адамова, не прощай ему, пока не отдаст тебе последний кодрант...» и т.д. к каждому из 12-ти апостолов.

Выслушав эти повеления, апостолы растерянно смотрят друг на друга и восклицают: « Откуда у нас голос и язык, чтобы вещать всем народам? Кто нам, слабым и неученым, даст силу противостоять князю мира сего? Только Ты, единый сердцеведец!»

Христос не скрывает от них неизбежных страданий, которые им предстоит претерпеть за проповедь. Но ободряет и обещает, что будет с ними во всех напастях до скончания века. Последний икос есть завершение всей поэмы:

– Спасайте же мир, крестя во имя Отца и Сына и Св. Духа!

Укреплённые этим призывом, апостолы отвечают:

– Ты Бог рожденный прежде всех веков и не имеющий конца. Ты наш Спаситель, Которого мы исповедуем со Отцем и Духом. И мы будем проповедовать, как Ты велишь, ибо Ты – с нами, единый серцеведец!

Здесь ритм прекрасно соответствует содержанию. Поэма принимает к концу всё более быстрый темп вопросов-ответов. Словно оживлённый разговор, который завершается ярким финалом. По ходу диалога мелькают контрастные портретные характеристики апостолов, не чуждые глубинного подтекста (Пётр – Римская Церковь, Иоанн Восточная и т.д. ).Этот драматический характер и психологические эффекты присущи всем кондакам Романа, в которых действуют ангелы, пророки, мученики, святые.