Александр Иванович Шокин. Портрет на фоне эпохи

Молодые поселились в Москве в Александровских казармах. В конце того же года у них родилась дочь Клавдия, в 1909 – сын Александр, а в 1911 – Виктор. Иван Акинфиевич уволился из армии в запас. К этому времени он освоил много специальностей, научился руководить людьми. Мог работать и плотником, и столяром и строителем, человеком был способным, целеустремленным и предприимчивым. Так что неудивительно, что он стал управляющим по стройкам у купцов Уткиных-Егоровых.

Старший Уткин-Егоров, живший своим домом недалеко – на Калужской улице, был зятем купца Егорова, известного своими ресторанами и трактирами. Их главный Егоровский трактир в доме 4 по Охотному ряду вместе с домом перешел к купцу Егорову еще в 1868 году и был знаменит тем, что в нем подавали чай «с алимоном» и «с полотенцем». При заказе чая «с полотенцем» посетителю подавали чайную чашку, чайник с кипятком и другой, маленький, для заварки чая, а также полотенце, которое он вешал себе на шею [101].

Дом В.С. Уткина-Егорова, в котором провел первые годы жизни А.И. Шокин. В последнее время здесь размещалась ВАК. Современное фото автора

В 1902 году старик Егоров этот трактир передал зятю, который превратил его в первоклассный ресторан. Так как двор трактира был тесным и застроенным, новый хозяин в 1905 году добился разрешения Городской управы устроить под площадью перед домом подвал для вин (подвал был обнаружен при прокладке тоннеля метро в 1934 году). Вот эти преобразования и осуществлял Иван Акинфиевич, работая управляющим. Жили тогда Шокины в многоэтажном доме Егоровых на Садовой-Сухаревской улице (по современному адресу – дом 16, рядом с кинотеатром «Форум», построенным в 1914 году [102]. С этим домом связаны первые детские воспоминания маленького Шуры. Зимой жили на первом этаже, летом переезжали в «особняк» на плоскую крышу дома, где размещался тогда настоящий сад.

Иван Акинфиевич, несмотря на некоторую внешнюю суровость, был человеком заботливым, и теперь, устроившись в Москве в относительном достатке, помогал перебраться сюда и устроиться на работу многим своим родственникам: младшей сестре Прасковьи Петровны – Татьяне, ее двоюродной сестре Елизавете. Своих племянников – сыновей брата Никиты – в двадцатые годы устроил извозчиками в конном парке, которым заведовал. Иван Акинфиевич продолжал помогать им даже когда вышел на пенсию в 50-е годы, причем сам ездил к ним и, если не заставал хозяев дома, оставлял деньги на комоде. В конце жизни усыновил своего внука Юрия – сына незамужней Клавдии.

В то же время, по воспоминаниям Александра Ивановича (будем в дальнейшем называть его для краткости А.И.), отношение к детям в семье Ивана Акинфиевича было достаточно строгое.

За обедом соблюдалась четкая очередность в еде из общего котла. Сначала «щи без мяса», потом после многочисленных просьб детей: «Пап, ну когда с мясом?» – разрешалось есть те же щи, но уже с мясом. Пытавшийся ухватить лишнее или нарушавший порядок за столом, тут же получал «ложкой по лбу».

Впрочем, обычно мясо было только по выходным. Летом семья выезжала за город. Ездили и на родину, в Инсар, в Челмодеевский Майдан, и под Москву. Однажды летом, уже подростком, осваивая езду на велосипеде и не удержавшись на спуске, Шура упал и разбился. Помимо сильной боли, он почувствовал сильный зуд в плече левой руки, но почесать что-то помешало. Посмотрев на руку, он увидел торчащие из рубашки острые концы костей и страшно испугался не столько перелома, сколько родительского гнева. Домой вернулся скрытно и, ничего никому не сказав, вечером побежал к местной бабке-костоправке. К счастью, рука срослась без заметных последствий.

В 1914 году с началом германской войны Иван Акинфиевич снова был мобилизован в армию и вскоре был ранен на фронте. В начале 1915 года в госпиталь под Молодечно к нему приехала Прасковья Петровна. Кстати, А.И. Шокин вспоминал этот эпизод в 1961 году, когда впервые избирался народным депутатом в Совет Национальностей СССР именно по Молодечненскому округу. Иван Акинфиевич был награжден Георгиевским крестом, еще из золота высшей пробы (позже кресты стали делать из бронзы). Эта награда, к сожалению, не сохранилась, – в послереволюционное время она пошла на зубы Прасковье Петровне.

Хозяин, Уткин-Егоров-младший (Василий Степанович), провожая своего работника на войну, прощался с ним сердечно и обещал заботиться о семье. Видимо, он считал, что война продлится недолго, так как уже через полгода, забыв все свои обещания, попросил Прасковью Петровну съехать. Ей было непросто подыскать самой новое жилье, но, используя прежние связи, она нашла квартиру недалеко от Александровских казарм, в доме 19 по 3-му Павловскому переулку. Позднее перебрались в дом 14.

Когда в стране была свергнута монархия, Иван Акинфиевич воспринял происходившие революционные события с энтузиазмом. Развал армии позволил ему вернуться домой, но ненадолго. Началась Гражданская война, и он вступил в Красную Армию.

3-й Павловский переулок. Фото А.И. Шокина, середина 1930-х гг.

Происходившую демократизацию общества Шокины постарались использовать с пользой для образования детей, определив в приготовительный класс известной тогда гимназии М.В. Приклонской на Пятницкой улице сначала Клаву, а потом и Шуру. Гимназия эта в их представлении была довольно аристократической. Ранее она была женской, и учили там главным образом хорошим манерам, танцам и прочим подобным не очень подходящим предметам, к тому же дети из простой семьи чувствовали себя в ней не очень уютно. По всем этим причинам через некоторое время и Клаву и Шуру оттуда забрали.

В круговерти Гражданской войны Иван Акинфиевич пропал без вести, и для семьи настали совсем трудные времена. Отсутствие известий об отце дети переживали тяжело, особенно Клавдия, которой было уже двенадцать лет. Она потом вспоминала эти события в письме брату:

«Вспомнила, как 12-летней девочкой, когда папа пропал без вести, ездила за хлебом с рабоч. орган. з-да Михельсона.

Поезд-товарник впервые был пущен по мосту через Дон, ранее взорванному белыми. Люди вышли из вагонов и молились, чтобы мост не обрушился. А я осталась в вагоне, зарылась в солому, чтобы не так было страшно тонуть.

Потом я ходила с ними по деревням, обменивала то, что дала мама, на пшено, масло и выменяла козу (м.б. вспомнишь – с большими рогами), которую отнимал у меня «продотряд», я плакала-кричала – козу оставили. И вот по <нрзб> с мешком через плечо, с козой на веревке, я привезла в дом «хлеб» (козу доили).

Дом в 3-м Павловском переулке. У ворот Клавдия и Александр Шокины. Фото середины 1930-х гг.

Вид на двор дома № 14 с крыши. Фото А.И. Шокина

Ездила подростком, девочкой, на паровозе с машинистами в Каширу за яблоками, которые мы с тобой сортировали и продавали у казарм».

«Если Бог есть, то, видя мои страдания, он должен вернуть мне отца», – рыдая, молилась в церкви Клавдия, как она рассказывала, «бросаясь в отчаянии на крест». На исполнение своей просьбы она отвела Богу полгода, они прошли, отца все не было, и Клавдия решила, что Бога нет.

Мальчишки были мальчишками и проводили свое время, бегая по ближним улицам, играя на казарменном плацу в лапту или в становившийся все более популярным футбол. Совсем рядом с домом находился завод Михельсона. Любопытные дети не пропускали проходившие там митинги и, когда Шуре было неполных девять лет, он стал свидетелем такого памятного события нашей истории, как покушение на В.И. Ленина.