Великие религии мира

Пришли к Иову друзья его и не узнали его. А узнав, заплакали. И долго сидели молча. И тогда зарыдал Иов, и проклял ночь, в которую был зачат, и день, в который родился. «Для чего я не умер в утробе, из чрева вышел и не скончался? Зачем встретили меня колена и к чему сосцы, что я должен был сосать?» — «Что ты, Иов, стыдно, Иов, покайся, Иов», — заговорили друзья. — «В чем мне каяться, друзья мои? Я не вижу за собой вины». — «Нет, Иов. Значит, ты в чем-нибудь грешен. Бог не посылает такие страдания зря. Покайся и попроси у Бога прощения». — «Вы для этого пришли ко мне? О, если бы вы могли помолчать — какой бы это было милостью!» — «Иов, Иов, но ты богохульствуешь. Неужели ты считаешь Бога несправедливым? Что же, ты — праведнее Бога?» — «Вам мало моего страдания, вы хотите найти на мне еще и вину?! Неужели вы не в силах пожалеть меня, друзья мои?.. Нет на мне никакой вины. Я безгрешен. Не с вами, а с Богом говорю, и пусть Бог ответит мне: за что?!»

И Бог ответил ему из бури. Бог, развернувший небо и землю, горы и море, Бог, создавший душу, сказал: «Вот я! Пусть замолчат люди. Не они, а Я буду говорить с тобой. Перед ними ты безгрешен и нет человека чище и лучше тебя, но зачем ты оставил Меня, Иов?»

— Я, Господи?!

— Все, и даже ты. Я один. С тех пор, как Адам ушел, Я один. Я создал мир, чтобы ты вместил его. Вместил ли ты? Проник ли ты в глубину Мою? Взвесил ли Мои замыслы? Был ли со Мною в час творения? Помогал ли Мне держать Землю и расчислять звезды, вонзать луч в лес и золотить горы? Глядел ли в Мои глаза вместе с утихшим морем? Уходил ли в Меня вместе с горою? И что ты сам дал Мне, чтобы судить Меня? Хорошо знать, что кто-то есть, кто может одарить тебя и защитить, кто несет тебя на себе и судит справедливым судом. А кто есть надо Мной? Я сам. Один. Я сам держу все. А Меня — никто. Пробовал ли ты вместе со Мной держать мир и отвечать, а не спрашивать?

И затих Иов. И почувствовал, что сердце его раздвинулось и углубилось, так что может вместить в себя все небо и всю землю и всю боль. И он ответил Богу:

— Господи! Слышу Тебя! Вижу Тебя! Прав Ты, Господи, потому что Ты и есть сама правота. Люблю Тебя, Господи!

$ $ $ $ £ £ £

— На этот раз Ты победил, Владыка, — сказал Сатана. — И мне пришлось вернуть ему здоровье и богатство. И даже новые дети родятся у него — семеро сыновей и три дочери. И умрет он, насытившись днями. Люди клянут меня, а кто я, Владыка? Ведь только орудие в Твоих руках. Я испытываю на прочность Твои создания. Годятся ли они для Твоей вечности или рассыплются, как только обожжет их огонь...

— Люблю Тебя! Люблю Тебя! Люблю Тебя, Господи! — подхватили ангельские хоры.

«Люблю! Люблю! Люблю!» — вот и все ноты, из которых складывается музыка мира.

Тебя, Господи, а не дары Твои.

Тебя, Господи, а не милости Твои.

Тебя, Господи, а не одежды Твои.

Люблю Тебя, Господи!

Когда звучит эта музыка, отступает Сатана все дальше и дальше, и освобождает место для Бога. И тихо и незаметно для глаза человеческого творится новая плоть, неуязвимее прежней. И отступает болезнь, и отступает страдание, и на один шаг становится мир ближе к Богу, к вечности Его, «где отрет Бог всякую слезу и где ни болезни, ни смерти уже больше не будет, ибо прежнее прошло, миновало».

Часть 2

Глава 1. Благовещение

Господи! Что за радость во мне! Нет силы вынести! Господи, откуда мне?! Точно каждая жилка моя переполнилась и дрожит и пляшет, как капля на свету!

— Радуйся, радуйся, благодатная!— Радуйся, радуйся — весь свет, все сияние вместишь в себя!— Радуйся, радуйся, природа человеческая, ибо зачнешь от Бога и родишь Бога!

Радуйся, радуйся, плоть, ибо омоешься Духом и соединишься с Ним! Радуйся! Радуйся!

— Радуюсь, Господи! Радуюсь! Ангел Твой глядит на меня, ангел Твой крылами машет, куда бы я ни двинулась, куда бы ни повернула голову! Звон-то какой, свет-то какой! Не вынести! Нет сил! Сами колени подогнулись, и голова моя упала. И вправду Ты настиг меня, и вошел в меня, и переполнил меня. Грудь моя разрывается, разбивается от любви к Тебе и от счастья неземного! Господи!

Глава 2. Рождественская звезда

Был ясный зимний вечер. Небо усеяно звездами. Люди суетятся и хлопочут в своих домах. На одних лицах — забота, на других — горе, третьи так устали, что легли и ни о чем уже не думали, четвертые хмурились и таили обиду или злобу на соседа, пятые вздыхали и просили о чем-то Бога, шестые... и шестые, и седьмые... — много их было под небом.

Кто-то один вышел из дому и стал смотреть на небо. И вот увидел он на Востоке странную звезду. Звезда эта глядела в душу, точно глаз человеческий, и сияла так, что только на нее одну хотелось глядеть. И вдруг утихла боль и тревога, и беспокойство улеглось, точно его и не было никогда, а только в тяжком сне оно снилось. А теперь сон прошел, кончился. И человеку показалось, что он ребенок, и мать его берет на руки и ласкает, и дает ему все самое лучшее, самое сверкающее, самое невиданное, так что все вокруг полно чудесами, а он тянется от одного к другому и только смеется, только смеется.

Господи! — подпрыгнуло сердце, и из глаз полились слезы, — и он их не стыдился и не утирал. И все дела и заботы показались ему неважными, а только эти слезы важными. И так, не утирая их, он вошел в дом, и сказал своим домашним: «Вы все суетитесь, все хлопочите, и не взглянете, что за окнами...». И ничего не мог он больше сказать, потому что слезы не давали ему говорить, и хотелось ему всех обнять и приласкать, но он только обвел всех взглядом и ушел в свой угол.

$ $ $ $ $ $ $

Три звездочета увидели новую звезду на Востоке, взошедшую впервые в эту ночь, и, взяв дары свои, пошли искать Младенца, родившегося под этой звездой. И звезда шла впереди них, пока не остановилась над яслями в Вифлееме.

Глава 3. Ребенок и отрок

Когда ребенок открыл глаза, он увидел рай. Увидел, услышал, вдохнул — рай. И Ребенок улыбнулся. Если бы кто-нибудь попробовал сказать ему тогда, что улыбаться нечему, что жизнь горька, мир зол и безрадостен, если бы кто-нибудь попробовал бы это сказать Ребенку... Но никто не пробовал, никто не смел, даже сам Сатана. И такой нелепости никогда бы Ребенок не поверил.

Его окружал рай. Свет, цветы, ласковые руки, теплое молоко. И, по мере его роста, рай расширялся, увеличивался. (О, не дай умалиться раю, не отдаляйся от него никогда!)

Цветы, птицы, деревья, вода, небо!.. «Господи, как хорошо! Мне одному столько! Я не могу вместить! Как хорошо, что столько людей вокруг — им можно все показать, все отдать и смеяться и радоваться вместе!»

Как Ребенок смеялся! Невозможно было не засмеяться, глядя на него! Как будто праздник входил в твою душу и нельзя, невозможно было ему противиться!

И как-то неловко становилось людям, что душа не прибрана, что лицо сердито или озабочено. При Ребенке — нельзя...

Ребенок рос. Удивительный Ребенок. Сплошная улыбка. Даже и для детских капризов не оставалось места. Столько улыбки!.. Если он слышал детский плач, видел искаженное гримасой личико сверстника, то недоумение вдруг останавливало улыбку — такое полное, такое сильное, что плачущий как-то стихал и расправлял гримасу.

Однажды он вошел в дом, где тяжко ссорились взрослые. Ребенок ничуть не смутился и не испугался, а только вдруг стал серьезным и тихо обвел людей своими утренними глазами. Он ничего не сказал, как и Утро ничего не говорит. Но притупились у ссорящихся слова и глаза, завяла злоба, и они замолчали. А один из них вдруг улыбнулся и сказал:

— Благословенна ты, Мария, что имеешь такое дитя.

Однажды Ребенок заплакал; это было, когда Он увидел птенца,