Великие религии мира

Первый день мира отгорал. Занялась вечерняя заря. И хотелось смотреть только туда, на Запад. Все, что пело, летало, сверкало, затихло там, смешалось в огне, переплавилось в свет. Свет был всем. Свет проходил сквозь все.

— К Тебе, Господи? — тихо переспросил Адам и прильнул к Богу.

Глаза Адама не видели Бога — они видели только мир — рай. Его уши слышали только звуки, но он все же видел и слышал Бога еще яснее и полнее, чем все вещи. Бог был ближе всего. Так, если бы ребенок в утробе матери мог видеть и слышать, он видел бы и слышал все, кроме самой матери, но самое важное и самое близкое из всего была бы она. Если бы кто-нибудь мог сказать Адаму, что нет Бога, как бы он рассмеялся... Но такой нелепости никто не смел сказать ему — слишком ясно чувствовал Адам Божье присутствие. Он скорее бы усомнился в том, что видят его глаза, но не в том, что чувствует его сердце. Бог был всем. Он проходил сквозь все. Все было Божье, и сам Адам тоже. «Хорошо!» — вот первое слово, которое сказал Адам, сам не зная, что повторил, как эхо, первое слово, сказанное Богом при создании мира. «Хорошо!»

Только поздним вечером, увидев взошедшую звезду, Адам смутно понял, что хочет чего-то еще. «Если бы я смог обнять Тебя, Господи...»

Когда Адам проснулся, он увидел женщину. Это было чудо, равное целому миру, открывшемуся ему вчера. Мир, который можно обнять, с которым можно слиться в одно. «Ева, Ева, — шептал Адам имя, услышанное сердцем, — Ева...» Ему показалось, что она — его собственная кость и плоть, что она вырезана из ребра его и потому в груди точно рана, когда она отходит всего на один шаг от него. «Ева, Ева, я люблю тебя, как Бога», — шептал Адам. «Благодарю Тебя, Господи, за то, что Ты позволил мне обнять Тебя», — говорил он, обнимая Еву.

Теперь они жили вдвоем. И цветы, и птицы, и деревья, и небо, и вода — все было для них, и когда они переполнялись до того, что, казалось, сердце может разорваться, они обнимались и успокаивались друг в друге.

Однажды Ева спросила: «Адам, ты знаешь, как это все возникло — и солнце, и небо, и земля?» — «Нет, Ева. Они возникли прежде меня. Я знаю только, что был сделан из них и из Бога. Бог вдунул дух свой в землю и создал меня». — «И ты не знаешь, как Он это сделал?» — «Нет, Ева». — «И не хочешь узнать?» — «А зачем?» — «Но ведь ты сам смог бы создавать тогда небо и землю, и птиц, и цветы, и людей». — «Ева, разве мало тебе всего, что Бог создал?» Ева ничего не ответила.

Однажды, когда Адам застыл, глядя на зарю, Еве стало скучно. Птицы умолкли, все стало медленнее, длиннее, и тени, и песни. Волны не брызгались и не играли, животные попрятались куда-то, солнечные зайчики не прыгали больше. Разноцветные бабочки исчезли, цветы прикрыли свои чашечки. «Ну где же вы все? — спросила Ева и обиженно опустила глаза. — Почему нет новых бабочек и цветов? Адам!» Но Адам не слышал ее. Он совсем не смотрел по сторонам, а только куда-то вперед в одру точку — в зарю. Ева проследила за ним взглядом: на что он смотрит? Но ведь там ничего не было. Только угасающее пламя и ни одного предмета.

— Адам!

Адам как во сне, не глядя на нее, привлек ее голову на грудь, продолжая смотреть вдаль. Но она высвободилась, и Адам впервые в жизни испытал беспокойство. — «Ева, ты покинула меня?» — «Это ты бросил меня. Я рядом, а ты смотришь куда-то. Мне скучно!» — «Скучно?! Что такое скучно?» — «А ты не знаешь?» — «Нет». — «Научись мастерить, как Бог. Узнай, как он создал мир и научи меня, и тогда я не буду скучать».

В другой раз Ева вот что сказала ему: «Адам, в раю растет дерево. Если мы вкусим его плодов, то узнаем, как творится мир. Мы все узнаем. Пойдем!» — «Нет, Ева. Это запретный плод». — «Откуда ты знаешь?» — «Знаю. Мне Бог сказал». — «Не слушай Бога!» — «Что ты, Ева?!» — «Ты ничего не понимаешь. Он не хочет, чтобы мы все знали, и поэтому не велит. Он хочет один быть мастером. Он господин, а мы кто?» — «Ева, Ева! Зачем ты говоришь так? Мы дети Его. Мы в Нем. Мы с Ним одно». — «Но ведь Он что-то запрещает, что-то держит для себя одного». — «Значит, так надо, пока мы не выросли». — «Адам, милый, ну давай, только подойдем с тобой к дереву, и я покажу тебе что-то. Только подойдем...»

Дерево было окружено странным сиянием. Казалось, каждая ветка горит и прожигает тело. Когда Адам пригляделся, ему показалось, что вокруг веток дерева обвился золотой змей. Этот змей рос на глазах, качался, сиял и шептал: «Вкусите, вкусите...». Вдруг Ева сорвала золотое яблоко. Адам крикнул и остановил ее руку. А змей шептал: «Не бойся, не бойся. Вкуси, и все будет твое». — «Мое? Но зачем мне мое?» — «Разве ты не хочешь, чтоб все было твое, чтобы ты стал господином мира?» — «Нет, все Божье, и я Божий. Значит, у нас все общее». — «И я общая? А что, если Бог отнимет меня у тебя?» — «Что ты, что ты, Ева! Бог не сделает этого, Он создал тебя из меня и для меня». — «Он создал, Он может и отнять. Ты-то ведь создавать не умеешь». — «Ева...» — «Вкуси, вкуси... к все будет твое, твое, только твое...» — «Ева...»

Но Ева уже откусила от золотого плода и протягивала его Адаму. И Адам вкусил. И вдруг первый раз в жизни заметил самого себя и увидел, что он наг, и ему стало стыдно. Ева жалась к нему — нагая, маленькая — и утирала его слезы. И тут услышал Адам голос Бога, который звал его к себе. Но Адам не сдвинулся с места. Он опустил лицо к земле и сказал: «Господи, я не могу предстать перед Тобой, потому что я наг». — «Кто сказал тебе про наготу твою, сын мой?!» — раздался тоскливый голос Бога. Адам не ответил.

— Адам! Ада-ам...

Голос был все дальше, дальше. Никогда еще не чувствовал Адам такого расстояния между собой и Богом. Наконец, божий голос остался только дальним отголоском в сердце. Адаму стало холодно. Первый раз в жизни узнал он, что такое холод. «Ева, Ева, милая, какой ветер, иди ближе ко мне!» Он обнимал и грел Еву, и думал только о том, как бы она не замерзла. В холодном темном мире остались они вдвоем, тесно прижавшиеся друг к другу.

И в темноте, вдали, стало слышно, как зарыдал Бог: «Сын мой, где ты?!»

Глава 2. Каин

Золотой змей не солгал. Они научились мастерить. Они построили дом и развели огонь. Они создали себе очаг. Им уже не было холодно и не было темно по ночам, даже когда не горела ни одна звезда. Они приручили животных и пасли их. Они возделывали землю, и в поте лица добывали то, что когда-то давалось им даром. И у них родились сыновья и дочери. Каин и Авель звали сыновей. Авель пас стада свои в горах. Овцы щипали траву, а Авель останавливался и смотрел на горы и небо. И однажды, когда сердце его было, как перелитая через край чаша, ему показалось, что он слышит Голос. Он застыл и слушал так, что никакие другие звуки не доносились до него. Мать звала его к ужину, отец окликал — надо было вести стада домой, — Авель не слышал. Тогда Адам сам загнал стада, и семья села ужинать без Авеля.

«Он слушает Бога, — сказал Адам, и глаза его стали печальными и далекими. — Никогда не мешайте ему слушать Бога». — «Отец, это несправедливо, — сказал Каин. — Мы должны работать, а он будет стоять и ничего не делать?» — «Каин, ты хороший сын, ты хороший работник, но оставь Авеля. Так я, отец твой, велю тебе». — «Слушался ли ты своего отца?» — глухо пробормотал Каин...

Когда Авель вернулся в дом, он запел песню. И услышав ее, Адам и Ева прижались друг к другу и заплакали. Они плакали беззвучно, долго, пока Авель пел, и когда песня смолкла. Откуда сын их — дитя изгнания — узнал песню, которую они слышали в раю?..

С тех пор Адам и Ева любили Авеля больше всех детей. Но и другие дети любили брата. Только старший, Каин, хмурил большой лоб и уходил, когда начиналась песня. Это он добыл огонь из кремня, это он первый научился возделывать землю. Это его хлеб ели отец и мать и вся семья, а этого бездельника холят и оберегают так, как никогда не холили и не берегли Каина. Где же справедливость? И что они нашли в его песнях? Правда, Каин и сам начинал странно волноваться, когда их слышал. Что-то сжимало горло его, и нельзя было ни дохнуть, ни шелохнуться. Точно жизнь преграждалась этими нелепыми звуками. Когда песня кончалась, Каин чувствовал себя наконец освободившимся. «Что находят они в его песне? И разве справедливо, чтобы один брат умел так петь, а другой нет? Разве мы не одинаковы?»