Будда, боги, люди и демоны

В одну ночь демоны снесли скалу и выстроили храм, по тому самому прозванный «выточенным из камня». Храм этот пользуется известностью на всем Цейлоне: тысячи странников и особенно странниц являются сюда, ища облегчения от болезней. Сюда же приводят бесноватых. Рассказывают, что как только больная начинает приближаться к храму, бес овладевает ею; с дикими воплями и быстро двигаясь, она подходит к храму; никто не в силах остановить ее или преградить ей вход в храм. Взойдя в храм, она забивается в угол и молча сидит там, по временам страшно вздрагивая. В это время родные больной, сделав посильное денежное приношение местному «служителю черта», приглашают его отчитать беса и изгнать его из больной.

Служитель, заручившись деньгами, начинает церемонию изгнания беса. Церемония эта, говорят, бывает более или менее продолжительна или сложна, смотря по тому, сколько денег дано было знахарю. Особенно любопытен диалог между служителем черта и самим чертом. Черт, конечно, говорит устами больной.

—Кто ты? Как твое имя? — спрашивает знахарь черта.

—Я такой–то, — отвечает черт устами больной.

—Зачем ты вселился в такую–то? — спрашивает опять знахарь.

—Потому что она самая хорошенькая изо всей деревни! — откровенно отвечает бес устами больной. Или же заявляет: — Не уйду, пока мне не принесут человеческой жертвы.

Затем служитель возвещает бесу, что денежное приношение уже сделано. Что жертва и пляска будут свершены для беса, а потому и следует оставить такую–то (имярек). При этом он кропит больную водой и тут же или через несколько дней приносит в жертву петуха. Одержимые бесом попадаются нередко между сингалезсками (сингалками. — Н. К.) католического вероисповедания; случается, что католические священники отчитывают бесноватых, произнося при этом, кроме молитв, особенные заговоры. Если женщина не исцеляется после жертвы, то прибегают к церемонии прибивания демона гвоздем к дереву. Гвоздь, над которым каттадия пробормотал несколько заговоров, вколачивается в какое–нибудь дерево; затем гвоздь обвязывается ниткою, окрашенной желтым шафраном и тем же способом, и, как и гвоздь, заговоренной. Такова вера в могущество заговоров, что вслед за свершением всей церемонии больная обыкновенно исцеляется…

II. Из книги: Мерварт A. M. и Л. А. В глуши Цейлона. Ленинград, 1929.

(Из главы «Сингальское шаманство», с небольшими сокращениями.)

Больной, устраивавший тойиль, жил на самом конце деревни — там, где сейчас же за ней начинались сплошные джунгли…

В джунгле за домом, на некотором расстоянии от него, было расчищено место; но оно не было сглажено, выметено и освещено, как это делается для бали. Оно имело сажени четыре в длину и столько же в ширину и находилось в прета–пада…

Почти вплотную к джунгле стоял сплетенный из бамбука и банана миниатюрный храм — кулисы, без крыши, площадью приблизительно в квадратную сажень. Передняя сторона его имела вид ворот. Над ними довольно высоко поднималась стена, украшенная восьмерками из светло–зеленой банановой коры; со стены свешивалась бахромою масса тонких полос коры; задняя стена храма, соединенная с передней только перекладиной наверху, была сплетена из той же коры и отделана по верху так же, как и передняя. Вся постройка отличалась ажурностью и легкостью. На расстоянии 3/4 аршина от передней кулисы, внутри храма, стояла дверь. Эта дверь, как вообще входные двери сингальских домов, стояла на некотором расстоянии от входа в качестве ширмы, скрывающей внутренность здания от любопытных взглядов, и не препятствовала воздуху проникать в дом. На задней стороне двери были прикреплены три или четыре полочки из той же банановой коры, которой была покрыта и вся дверь.

Когда мы приехали, церемония уже началась. Впереди храма, саженях в трех от него, на стуле была поставлена плетеная плоская корзина с цветами и кормом для чертей; там были бананы, вареный рис, несколько сортов жареных зерен, разные керри (иначе: кари, карри. — Н. К.): вареные овощи, рыба, мясо различных животных в вареном и жареном виде и бетель для жевания. Перед самым домом, т. е. саженях в пяти от храма, на циновке лежал больной. Нам поставили сбоку под деревьями кресла, стулья и столик, принесли каждому по кокосу и больше не обращали внимания.

Один якадуро, или каттадия, в расшитом красными узорами белом саронге, лежавшем двумя или тремя широкими воланами от пояса до середины голени, в такой же расшитой кофточке и головной повязке, с полосками бубенцов на голенях и руках, приплясывал под звуки двух том–томов (длинных барабанов) и бормотал нараспев заклинания. Время от времени он пронзительно свистел в небольшую флейту, которую держал в левой руке. Мы начали тихонько расспрашивать одного из сыновей больного, шестнадцатилетнего мальчика, в чем, собственно, дело, но мальчик испуганно отказался отвечать, говоря, что яка — черт — может напасть на тех, кто будет о нем говорить во время церемонии; он даже отошел от нас подальше. Пришлось удовлетвориться объяснениями, которые шепотом давал нам наш любезный спутник Альберт Джайасинха.

Пока каттадия пел, Джайасинха шепотом рассказал нам, что почтенный Андрис заболел и астролог не мог найти причины тому в его гороскопе, но у Андриса очень плохие отношения с его соседом, который хочет оттягать у него одну из его плантаций. Суд в первой инстанции уже присудил ее Андрису. Сосед подал в следующую инстанцию. Поэтому, когда Андрис заболел, то все родственники, знакомые, да и сам больной поняли, что дело нечисто. Очевидно, Гунатилака решил извести соседа, побывал у знахаря (каттадия), и они напустили на Андриса какого–нибудь яка.

Сингальцы очень часто прибегают к помощи знахаря, чтобы напустить на своего врага порчу. Сводится все к тому, что знахарь ставит в каком–нибудь глухом месте, например на кладбище, приношение нечистым духам в виде цветов и бетеля, а также пяти видов жареных зерен и семи керри, призывает их всяческими заклинаниями, бросает в горшок с горящими угольями душистую смолу даммар, которая дает громадные клубы благоухающего дыма, и, держа в этом дыму грубую восковую фигурку, изображающую подлежащего порче человека, втыкает в нее в разные места гвозди, сделанные из амальгамы пяти разных металлов (обычно золота, серебра, меди, олова и свинца). В этом же дыму он держит что–нибудь, взятое от обреченного человека: клочок его волос, обрезки ногтей, нитку из его саронга, щепотку земли, вынутую из его следа. После церемонии обречения злым духам эти обкуренные вещи тайком закапываются в землю в каком–нибудь месте, где имеющий быть испорченным непременно должен перешагнуть через них — например, под калиткой его сада. После этого несчастный должен неминуемо погибнуть, а восковая фигурка иногда оставляется там же под землей, иногда же из опасения судебного следствия выкапывается и прячется…

Церемония, на которой мы присутствовали, была направлена против Маха Кола Санни Яксейо (Большой Черт Роковых Болезней)…

В церемонии участвовали, кроме двух барабанщиков, два каттадия. Один, как уже сказано, плясал перед храмом, своими свистками и заклинаниями вызывая духов. Вдруг из двери выскочил, не выходя, однако, из храмика, некто в страшной черной маске, с торчащими клыками, одетый в пояс из листьев поверх подвернутого между ног темного саронга, — выскочил и заревел. Шаман поднес ему бетеля, приготовленного уже в жвачку, и еды, т. е. риса с керри. Поставив угощение перед дьяволом, шаман продолжал петь и кружиться в пляске. Затем, после особенно головокружительного поворота, он остановился и закричал дьяволу, чтобы тот, если он наслал болезнь на больного, принял предлагаемое угощение и снял болезнь. Дьявол, однако, угощения не принял и скрылся за дверь. Шаман начал крутиться еще быстрее и петь о могуществе Будды, рассказывая разные происшествия из жизни Гаутамы Будды и его предыдущих воплощений. Это продолжалось довольно долго.