Будда, боги, люди и демоны

Так что при нормальном течении жизни общение в ланкийском обществе достаточно приятно, и я это остро ощутила в свою первую поездку (в моем дневнике даже имеются записи про «мой мильон улыбок»). Когда я снова попала в Шри Ланку через восемь лет (а уже в 1983 г. сингальско–тамильский конфликт принял ожесточенные формы), я очень боялась, что увижу у людей другие лица. Однако нет — остались и приветливость, и вежливость; только, может быть, улыбки потеряли оттенок прежнего простодушия, да полицейские и военные (чем выше по чину, тем больше), дежурившие на улицах и в подъездах учреждений, возле важных общественных зданий и т. д., временами старались совсем изгнать их со своих лиц. И все же вспоминаю одну из своих одиноких прогулок по городу (честно говоря, их было немного, обычно я предпочитала, чтобы мне кто–нибудь сопутствовал): по приезде, в один из первых же дней, задумав познакомиться с ближайшими окрестностями и добросовестно сообщив об этом дежурному администратору (на всякий случай), я вышла из своего уютного гест–хауса совсем налегке, практически с одним фотоаппаратом в руках, и пошла себе по длинной, тихой, затененной высокими деревьями улице. На земле Шри Ланки, где всегда пышная зелень и в любое время года цветут какие–нибудь кусты и деревья, почти всякий уголок красив, как в парке. В городе тоже. И, конечно, я и в этот раз фотографировала многое подряд: и забавлявшие меня тумбы почтовых ящиков, и вход в ближайший буддийский храм (точнее сказать, центр медитаций, как я выяснила позже, побывав и внутри), и любимые мои деревья аралии с огромными белыми цветками, и уютно задрапировавшиеся буйной растительностью особняки… Как вдруг возле одного из них, на другой стороне улицы, заметила двух охранников в форме и с автоматами (как я потом узнала, улица находилась в престижном районе, и там были некоторые резиденции важных лиц). Признаюсь, я слегка вздрогнула и смущенно закрыла футляр фотоаппарата. Но они спокойно наблюдали за мной, не проявляя никакой враждебности, и я пошла дальше. Так дошла я до конца улицы, где снова увидела двух вооруженных людей, и они с интересом смотрели на мой фотоаппарат. Но теперь мы стояли ближе друг к другу, и я различила в выражении их лиц простое, обычное для многих ланкийцев желание — сфотографироваться. Я соответствующее предложение сделала, они его живо приняли, тут же «сгруппировались» в тени дерева, и снимок получился — на память мне, потому что адресами мы, естественно, не обменивались. Снимок, к сожалению, темноватый, потому что в ланкийском климате у людей обычно не возникает желания лишний раз подставить себя под лучи солнца, а в вопросах освещенности при фотосъемках многие еще не разбираются.

Эта встреча вдохновила меня на продолжение прогулки, и я обследовала еще кой–какие из близлежащих улиц, дошла до Культурного Центра памяти С. Бандаранаике (позже я там хорошо поработала в библиотеке), полюбовалась на копию огромной статуи стоящего Будды из Ауканы, поставленную напротив входа в Центр, поболтала с мальчишкой, торговавшим бусами из семян и ракушек, и побрела назад. Видимо для того, чтобы я совсем почувствовала себя «в своей тарелке», случаю было угодно, чтобы в это же время мимо меня проезжал на своем автомобиле муж моей подруги (он отвозил дочь на занятия), заметил меня и остановился узнать, что я делаю и не надо ли меня подвезти куда–нибудь. Но я уже почувствовала себя старожилом района и пошла в гест–хаус пешком, радостно сознавая, что, кажется, национальный характер ланкийцев пока не изменился.

Мне кажется, среди национальных черт ланкийцев, несомненно, можно назвать и религиозную терпимость. Государство в значительной степени создает условия для такой атмосферы: в конституции, хотя главной религией провозглашен буддизм, выражено уважение ко всем вероисповеданиям, бытующим в стране, и к их адептам. По радио, телевидению, в печати выступают жрецы и священники всех местных конфессий. Я сама видела, как они же, все вместе, присутствовали на некоторых официальных торжествах, каждый внося свой вклад благословением мероприятия. На территории известнейшего университета в Перадении видела и буддийские культовые сооружения, и мечеть, и христианскую церковь, и индуистский ковил: для удовлетворения потребностей студентов и преподавателей, принадлежащих к разным конфессиям. Побывала я там, правда, только в индуистском храме, так как он находился ближе к дому коллеги–историка, у которого я была в гостях.

Буддисты нередко подчеркивают свою ненавязчивость в вопросах веры и полную терпимость к чужим взглядам. Действительно, все допускаются в их храмы, даже чужак может прийти к ним на службу, проповедь, праздник. По понятиям большинства ланкийцев, человек не может быть вне религии вообще. И атеизм как философское и идеологическое направление получил на Ланке слабое развитие. Религиозное знание в традиционной культуре ставилось и ставится выше всех прочих. Поэтому уважение к вере вообще, пусть и чужой, в характере ланкийцев. Таким образом, вера как таковая почитается выше конкретной религии. К тому же в Шри Ланке есть места, одинаково священные для представителей разных конфессий. Такова та самая высочайшая гора в центре острова, где на вершине в скале имеется углубление, которое одни ланкийцы почитают как след Будды, а другие — как отпечаток ноги прародителя человеческого рода Адама. Таков храмовый комплекс, связанный с именем Катарагамы–Сканды (о нем говорилось выше), к которому с просьбами приходят и индуисты и буддисты.

Вот и я совершила свое научное паломничество к этому богу и его соседям в интернациональной компании: со мной были и мои сингальские друзья–буддисты (одна семья — с сингальской же по происхождению фамилией, другая — с португальской), и их тамильский друг, с которым вместе по дороге они все еще ломали голову над тем, как бы мне успеть в одно и то же время и попасть на тамильский праздник тай–понгал в семью, где его отмечали очень традиционно, и использовать возможность поездки к буддийским святыням в отдаленном районе. И мы все вместе совершили, как положено, ритуальное омовение в водах священной Мяник–ганги и вместе выбирали у запасливых продавцов, торговавших с прилавков под открытым небом, подходящую тарелку с приношениями, вместе слушали молитвы и заклинания жреца и вкушали «прасад». И никого из окружавших мое присутствие не шокировало, лишь чуть–чуть вызывало любопытство, хотя по моему виду скорее всего они понимали, что я приезжая, и, думаю, были убеждены, что — христианка.

По–видимому, представление о том, что всякая религия заслуживает уважения, свойственное современным ланкийцам, не было чуждо и их предкам. Любопытное свидетельство об этом также оставил Роберт Нокс, который писал о современном ему сингальском царе Раджасинхе Втором:

И далее подтвердил свое наблюдение следующим фактом:

Конечно, влияние буддизма как государственной религии на Ланке огромно, и повсеместно в городах и селениях острова встречаешь символы буддийской веры и буддийской мысли.

Когда приезжаешь в Шри Ланку, в глаза бросается обилие скульптур Будды, от колоссальных до миниатюрных. Они установлены не только в храмах и местах паломничества, но и просто на улицах, перед правительственными учреждениями; даже возле своих домов особо ревностные верующие иногда сооружают небольшие стеклянные «домики» на высоком столбе, где помещают изображения Будды и другие буддийские символы. Потом уже привычно останавливаешься взглядом на этих возникающих перед тобой по сторонам улиц, стоящих перед важными общественными зданиями, иногда прямо под открытым небом, иногда в тени деревьев (как, например, на лужайке перед зданием Национального Музея в Коломбо), статуях сидящего, стоящего или лежащего Будды. Здесь, на улицах, вне пространства монастырей, они особенно отчетливо воспринимаются как памятники Великому Учителю. Там и тут видишь полусферы специфических культовых сооружений — ступ, от грандиозных до малых, по виду похожие на белоснежные колокола (в ухоженном состоянии они всегда беленые). А сколько здесь монастырей, от древних, богатых, до самых скромных, — наверное, не так легко и сосчитать. И встреча с буддийским монахом не заставит себя долго ждать: там или тут мелькнет приметная фигура — бритая голова, желтое или оранжевое одеяние, напоминающее тогу, в руках иногда округлый веер, сплетенный из пальмового листа, а то и зонтик под цвет одежды.