Основы тибетского мистицизма

Мирные или спокойные (шанта, тиб. ши-ва) формы Дхьяни-Будд представляют собой высочайший идеал Буддовости, познаваемый как состояние полного покоя и гармонии. Иными словами, Херуки, подобно другим экстатическим образам Ваджраяны, описываются как "пьющие кровь" (тиб. кхраг-Тхунг, санскр. Херука), "гневные" (кродха, тиб. кхрова) или "ужасающие", "свирепые" (бхайрава, тиб. драг-па) божества, что подчеркивает динамичный характер Просветления, процесс становления Будды, достижение лучезарности, как это символизируется борьбой Будды с воинством Мары.

Экстатические фигуры героических и ужасных божеств выражают момент прорыва йогина к "Немыслимому" (ачинтья), интеллектуально "Непостижимому" (анупалабдха). Как упоминается в "Праджня-парамита-Сутре": Будда спросил Субхути, может ли быть описано высочайшее Просветление (ануттара-самьяк-самбодхи) или учил ли Будда когда-либо таким вещам? Субхути отвечал:

"Насколько я понимаю, в учении Совершенного Будды нет такой вещи, как ануттара-самьяк-самбодхи, и не мог Татхагата учить какой-либо определяемой Дхарме. А почему? Потому что вещи, о которых учил Татхагата, в их сущностной природе непостижимы и их нельзя преподать; они ни существующие, ни не существующие; они не феномены, ни ноумены. Что под этим подразумевается? Это значит, что Будды и Бодхисаттвы просветлены не конкретным учением, а интуитивным процессом, спонтанным и естественным" (Buddhist Bible, 1938, с. 102).

Непосредственная реализация и продолжение традиции Праджня-парамиты нашло взаимное выражение в экстатических образах Ваджраяны, встречаемых на мистическом пути Ваджрасаттвы (активное отражение Акшобхьи), на пути трансформации (преображения) и воссоединения.

Многогранные формы божественных фигур, которые мы встречаем на этом пути, особенно на тантрическом, аскетически нагие воплощения неприкрытой Реальности, подобные Дакини, Вира (дПа-по) и Херуке, важны с точки зрения йоги потому, что они обрисовывают опыт медитации, разворачиваемый сюжет реализации.

Нарастающее количество божеств Тантрического Пантеона объясняется поэтому не прогрессирующей политеистической тенденцией "упадочного" Буддизма, который в подъеме религиозных эмоций и воображения искал все новые объекты почитания и возвышал человеческие спекуляции до уровня богов, а наоборот, заменял тенденцию к религиозным спекуляциям практическим опытом. Как всякое новое открытие науки приводит не только к расширению объема фактов и кругозора, но и к дальнейшим открытиям и переоценке прежних данных, так и каждый новый опыт медитации раскрывает новые методы практики и реализации. Человеческий ум не может остановиться в каком-либо пункте пути к знанию. Остановка означает смерть, неподвижность и разрушение. Это закон всякой жизни и всякого сознания. Это закон духа. Как в математической мысли каждое изменение с необходимостью вызывает другое, более высшее, и так до тех пор, пока мы не дойдем до мысли, что должна быть бесконечная серия изменений, так и расширение наших духовных горизонтов раскрывает нам новое измерение сознания.

Каждое переживание указывает на собственные пределы и не может быть определено или ограничено как что-то существующее в себе, но только в связи с другими переживаниями. Этот факт отражен в термине "шуньята", пустоты или относительности всех определений, бездны, из которой невозможно вычленить что-либо и абсолютизировать, бесконечности и глубинной связи всякого опыта. И эта "сверхотносительность" содержит в то же время и объединяющий элемент живой вселенной, потому что бесконечная связь становится всеохватывающей метафизической величиной, которую нельзя описать ни как "бытие", ни как "не-бытие", ни как "движение", ни как "не-движение".

Здесь мы достигли границ мысли, конца всего, что мыслимо и воспринимаемо. Подобно движению в его крайнем пределе, которое не может быть отличимо от совершенного покоя и неподвижности, так и относительность высочайшей связи невозможно отличить от "абсолютного".

"Вечность постоянна лишь в изменении: вечно изменчивое пребывает в постоянном, целостном, настоящем моменте" (Новалис).

Поэтому шуньята и татхата (таковость) идентичны по своей природе. Первая характеризует "пустотную", отрицательную, вторая – ясную, положительную стороны одной и той же реальности. Реализация первой начинается с переживания эфемерности, преходящности всего, временной и пространственной относительности, абсолютности. Мы используем эти выражения лишь для того, чтобы перекинуть мост от Запада к Востоку или, более точно, от логически-философского к интуитивно-метафизическому способу мышления.

Д.Т.Судзуки прав, когда называет интеллектуальным убожеством попытку сравнить современную концепцию относительности с концепцией шуньяты на чисто логической основе. "Шуньята" (пустота) есть результат интуиции, а не разума.

"Представление о пустотности возникает из опыта, и чтобы найти ему логическую основу, следует искать предпосылки в относительном. Относительность же не дает нам перепрыгнуть через нее: пока мы остаемся с относительностью, мы внутри круга; осознание того, что мы в круге и поэтому должны выйти из него, чтобы увидеть его целостный аспект, предполагает, что мы вышли из него" (D.Т.Suzuki, 1953).

Этот прыжок над пропастью, зияющей между нашим интеллектуальным, поверхностным сознанием и интуитивным сверхличностным глубинным сознанием, представлен экстатическим, танцем "вампирических" божеств, обнимающих Дакини. Вдохновляющий импульс Дакини побуждает к выходу из уютного, но тесного круга нашей иллюзорной личности и привычных представлений, пока не будут разорваны границы круга и эгоизма в экстатическом броске к реальности и целостности. В этом броске разрушаются все связи и мирские оковы, смываются все предубеждения и иллюзии, все условные концепции срезаются на корню, все стремления и привязанности пропадают, исчезает прошлое и будущее, сламывается ствол кармы, и Великая Пустота переживается как Вечно присутствующая и верховная Реальность и Таковость (татхата). Сила этого прорыва может быть выражена только в сверхчеловеческой, демонической, многорукой и многоголовой фигуре, многомерном, всевидящем существе, пронизывающем одновременно все направления, преобразующем "три времени" (символизируемых тремя глазами на каждом лице) во вневременное настоящее.

С уровня земного сознания такое существо не может не казаться "ужасающим", потому что в его атрибутах – символы войны, которые показывают внутреннюю борьбу, и мирской человек видит в них прежде всего не орудия Освобождения, а оружие разрушения всего того, что принадлежит его миру.

Во всех экстатических или "вампирических" божествах (они называются так потому, что держат в руках чаши из черепов, наполненных кровью) доминирующим является принцип Знания, потому что кровь символизирует красную солнечную энергию, ведущую к сознаванию; она превращается в яд смертности у тех, кто застывает в узком сосуде своего эгоизма. У тех же, кто хочет преодолеть свое иллюзорное "я", она превращается в освобождающее Знание.

Божества, "пьющие кровь", появляются в аспекте яб-юм, т.е. вместе со своими Праджнями. Их исходная позиция – познающее сознание, солнечный принцип, чье место в головном центре.

Высочайшие и, следовательно, наиболее ужасные образы этих божеств принадлежат поэтому к головному центру и представлены в "Бардо Тойдол" пятью Херуками и их Праджнями в традиционных направлениях пространства и цвета, в то время как спокойные формы Дхьяни-Будд принадлежат сердечному центру, а "Удерживающие Знание" божества (видьядхары, тиб. риг-Дзин), которые находятся посреди этих двух крайностей, принадлежат к горловому центру – центру мантрического звука.