Проповедь и преподавание по Ветхому Завету: Руководство для Церкви

Этот потрясающий тезис изменил правила коммуникации и интерпретации. Он указал направление для постмодернизма с сопутствующими ему методологиями, с освобождением литературного произведения от утверждений и мнения автора и заменой его множеством значений, которые были вложены в текст каждым отдельным читателем! Это стало сутью вопроса о целостности, так как сейчас 21 век изо всех сил старается понять, имеет ли слово целостность хоть какое-нибудь значение для нас.

Постмодернисты часто говорят нам, что ошибкой предыдущих поколений было «заблуждение относительно значения», то есть ошибочная зависимость от того значения, которое автор вкладывал в свои слова, как подлинного источника значения текста. Наоборот, самонадеянно заявляли представители Новой критики, значение нужно искать в читателе или как минимум где-нибудь в слиянии горизонтов автора и читателя, что пытался доказать Ганс-Георг Гадамер в 1960 году.

Книга Гадамера «Истина и метод» [120] объясняет тезис, изложенный в её названии, а именно: истины не может быть там, где читатель пытается вернуться к значению, вложенному в текст автором. Это невозможно, потому что каждый толкователь имеет новое и совершенно иное понимание текста, связанное с его личными обстоятельствами и историческим моментом. Следовательно, мы не можем избежать предвзятости, так как каждый из нас привносит в текст оттенки своей способности прийти к единому значению данного текста — и, в гораздо меньшей степени, способности найти значение, вложенное в текст автором. Действительно, процесс толкования скорее способствует, чем препятствует появлению предвзятых мнений относительно текста. В любом случае, значение текста является неясным, зачем же делать вид, будто оно изначально задано и неизменно? Значение текста всегда превосходит автора, поэтому является частью процесса создания, а не воспроизведения. Лишь содержание, а не автор определяет значение текста. В заключение, утверждал Гадамер, толкование текста никогда не является исключительно результатом перспективы, с которой рассматривает текст толкователь, или только результатом первоначальной исторической ситуации, в которой создавался текст. Но это «слияние горизонтов» (нем.: Horizontvershmeltzung). Здесь две перспективы порождают третью — альтернативную и, следовательно, новое значение. Более того, прошлые значения не могут быть воспроизведены в настоящем, так как прошлое, и это было доказано, не может иметь присутствия или подлинного статуса в настоящем. Но что это, как не тонко замаскированная диалектика Гегеля, с тезисом, которому противостоит антитезис, в результате чего рождается синтез?

Если двадцатый век недостаточно пошатнулся от тезисов Уимсатта, Бэрдсли и Гадамера, прозвучавших в период между 1946 и 1960 годами, то в 1965 г. последовало продолжение от Поля Рикёра. [121] Он присоединился к нападкам на целостность любых письменных сообщений, настаивая на семантической независимости текста от намерений его автора. Текст значит то, что он говорит читателю, а не обязательно то, что имел в виду его автор. После того, как текст записан, его значение уже не определяется ни автором, ни пониманием его слов первоначальной аудиторией. Все последующие поколения читателей могут вписывать в текст свою собственную ситуацию, так как текст, в отличие от разговора, выходит за пределы первоначальных обстоятельств. Так как новые значения текста не обязательно должны полностью противоречить пониманию первоначальной аудитории, они могут быть отличными от него, могут быть богаче или гораздо беднее. В заключение Рикёр предоставляет тексту возможность открыть целый мир новых значений, поскольку значение больше напрямую не связанно с тем, что написано, и с тем, на что текст ссылается. Новое значение было освобождено от ситуационных ограничений.

Среди этой всеобщей многоголосой какофонии, звучащей и по сей день, лишь два одиноких голоса осмелились противостать расправе над автором: итальянский специалист по истории права Эмилио Бетти и Е. Д. Хирш — американский профессор английского языка в Университете Вирджинии. Признавая важность работы Бетти [122], опубликованной в Риме в 1955, Хирш в 1967 написал свою работу, [123] в которой он исследовал вопрос о том, как мы можем проверить достоверность значения, которое приписываем тексту. Его ответ на этот вопрос был отвергнут всеми, в том числе даже некоторыми евангельскими христианами. Он осмелился утверждать, что буквальное значение — это то, что автор желает передать при помощи особого порядка слов. Более того, продолжает он, единственным настоящим различительным критерием, помогающим отличить истинное и правомерное толкование от ложного и неправомерного, являются авторские утверждения или его истинные намерения. Таким образом, значение указано в тексте; а значимость, с другой стороны, указывает на взаимоотношения между значением и человеком, концепцией, ситуацией и тому подобным. Значение текста задано и неизменно, но значимость может меняться и меняется.

Полярные точки зрения на текст, предложенные теми, о которых мы говорили выше, продолжают доминировать в 21 веке. Именно этот вопрос больше, чем какой-либо другой, привёл нас к кризису целостного подхода к литературе.

Современный отказ признавать за автором право определять значение текста радикально повлиял на содержание учебников по библейскому и литературному толкованию, вышедших за последние 40 лет. В законной попытке избежать вызывающего скуку, монотонного и сухого пересказа библейской информации, в которой исторический контекст «тогда», относящийся ко времени до Рождества Христова или к 1 веку по Р.Х., контролирует всю проповедь, многие, подобно маятнику, качнулись к другой крайности, поставив читателя владыкой над процессом определения значения. В этом раскачивании маятника слишком большой акцент сегодня делается на «сейчас», с ударением на применении и значимости текста, при этом почти не предпринимается никаких попыток понять, существует ли какая-либо связь между значимостью и применением текста и значением, которое вложил в него автор.

Но каким образом евангельский проповедник или преподаватель может попасть на удочку подобного разделения внутри Божьего Слова, подвергая, таким образом, опасности Божественный авторитет текста, предназначенного для Божьего народа? Ответ не придётся долго ждать. Для некоторых евангельских христиан этот ответ расположен в двух областях: (1) практика Кумранской общины, относящаяся приблизительно ко времени нашего Господа Иисуса, и (2) обширная и субъективная практика цитирования Ветхого Завета, утверждаемая новозаветными авторами. Аргумент, который до сих пор широко принимается евангельскими христианами, и который, я считаю, наносит вред нашему движению и, в конечном счёте, доктрине об авторитетном и непогрешимом Писании, состоит в том, что в Библии можно обнаружить дополнительное значение, которое превосходит понимание библейских авторов. Бог, будучи божественным автором Писания, мог поместить эти дополнительные значения в текст таким образом, чтобы они ускользнули от взора человеческих авторов, которые записывали эти тексты по Божьему вдохновению. Таким образом, теория двойного авторства, появившаяся в нашей среде, приписывает историческое, грамматическое, контекстуальное значение автору, а более глубокое, духовное, практическое значение, или то, что одни называют sensus plenior (лат. «полное значение»), а другие именуют мидраш или пешер, приписывает тексту.

Как же мы пришли к такому положению дел? Происходило это в три этапа. Первую волну вызвал католический автор Андреа Фернандез, который в 1925 г. впервые применил понятие sensus plenior и описал его. Но окончательно сформулировал его отец Раймонд Е. Браун в 1955 г. в своей докторской диссертации в Университете Св. Марии «Sensus plenior Священного Писания», а спустя двадцать лет эта идея начала появляться и в евангельских кругах. Браун определил sensus plenior как «дополнительное, более глубокое значение, задуманное Богом, но не очень чётко осознаваемое человеческим автором, которое обнаруживается в словах библейского текста… когда их изучают в свете последующего откровения или развития понимания откровения». [124] Эта точка зрения постулирует «двухколейный путь» откровения: первый находится на поверхности текста, а второй, более глубокий, сокрыт не в словах текста, грамматике или синтаксисе, но в чём-либо ещё, чтобы его могли обнаружить лишь последующие поколения. Кроме того, этот взгляд позволяет более позднему откровению (то есть находящемуся в Новом Завете) «выравнивать» тот смысл, который был объявлен в более раннем откровении, но основания для корректировки этого нового уровня значения до сих пор не были определены. Также не было предоставлено ни одного текстового свидетельства, кроме утверждения о том, что всё Писание имеет одного Божественного Автора. Более того, этот взгляд утверждает, что если Бог является Первоисточником откровения, Он волен приписывать тексту любые значения, которые хочет, несмотря на семантические и лингвистические ограничения, обычно присутствующие в тексте.