Другая любовь. Природа человека и гомосексуальность

Одной августовской ночью я спал у него в доме. Мы не были так уж на взводе. Утром мы еще лежали в кровати и болтали. Мы делили с ним одну большую двуспальную кровать. Ни один из нас не надевал ко сну нижнего белья, разве что пижамы, и мы были оба голыми под простынями.

Я все время находил поводы пройтись рукой по его голому бедру (я полагал, что нахожусь вне подозрений насчет этого). У меня уже целый час стоял. Вероятно, я дотрагивался до Мэтта уж слишком много раз, потому что он вдруг приподнялся на локоть, взглянул на меня пристально и сказал: «Ты пытаешься начать что-то со мной?»

Всё моё тело панически окоченело. Меня внезапно бросило в холодный пот. Последовало долгое, долгое молчание. Мэтт отбросил свою голову снова на подушку. «Окей, — вдруг сказал он мне шёпотом. — Прошлой осенью я баловался с Кенни, моим лучшим другом, в нашем плавательном бассейне. Я позволял ему поигрывать со мной под водой. Ощущения были вроде неплохие».

Смесь адреналина, похоти, страха, вины и предчувствия дала мне чувство головокружения. Это было как первый раз стоять на башне для прыжков в воду — и наблюдать самого себя как бы со стороны с холодным беспристрастием, любопытствуя, собирается ли некто в самом деле прыгнуть или слезет с башни, как трус.

Вдруг Мэтт импульсивно поднялся и сбросил простыню. Он пригнулся ко мне на кровати.

«Ладно, — сказал он с добродушным нетерпением, — если ты не собираешься сделать первый шаг, то сделаю я». С этим он повалился на меня в самом деле, лицом вниз. Его стояк терся о мой. «Только не пытайся целовать меня, — прошептал он. — Я не могу представить, что вытерплю, как другой парень целует меня».

Он терся об меня может минут пять. Делая это, сперва он смотрел мне прямо в глаза — его глаза были полны любопытства — но потом он утопил свое лицо в подушку позади меня. Вскоре мы тискались, извивались и корчились на постели. Я вдыхал запах его свежего пота.

Я потянулся и дотронулся до его задницы. Никогда я не дотрагивался до мужской задницы раньше. Кожа был мягкая и теплая, не такая, как на других частях тела. Это было своеобразное ощущение, и я никогда не забуду чувство опьянения, которое я испытал, чувствуя ее движение и напряженность и подрагивание под рукой.

Мэтт спросил: «Тебя когда-нибудь в жопу имели?» — «Нет», — ответил я. «Повернись» — попросил он. Я колебался. «Повернись, — велел он тверже. — Давай сделаем это. Будешь чувствовать хорошо, делай — я всегда это говорю».

По крайней мере с четырнадцати лет я мечтал о том, чтобы меня трахнули в жопу; я иногда мастурбировал, всовывая палец в очко. Но теперь перед лицом реальности я чувствовал себя скованным и нерешительным. И не был я вполне свободен от чувства вины.

Я медленно перевернулся на живот. Мэтт занял позицию за мной. Я чувствовал, что он слегка дрожит. Дыхание его изменилось.

«Мне всё равно, какую дыру я трахую, — сказал он более решительным голосом, — лишь бы ощущение было хорошее».

Он несколько раз пытался ввести головку своего члена в мое заднепроходное отверстие, и когда это ему наконец удалось, боль была такая сильная, что я начал вынимать его. «Расслабься, расслабься», — неистово зашептал он. — Дрочись, делай всё, что тебе надо. Расслабься. Так или иначе, но я трахну тебя…»

Но хорошо не было. Я не мог этого выдержать. Под конец он уселся и стал себя дрочить, а я скорчился между его ляжек и лизал его яйца. Свой член я тер о матрац. Когда мы оба эякулировали, мы уснули.

Он никогда больше не пытался трахать меня в задницу снова, но в следующие недели я четыре или пять раз сосал ему.

Член его не был особенно длинным, но был необыкновенно толст. До сего дня когда я читаю порнорассказы, в которых кто-то имеет «член толщиной с пивную банку», я со смехом вспоминаю Мэтта.

Мэтт любил иногда просматривать «Плэйбой», пока я сосал его член. В других случаях он просто лежал на ковре с джинсами, спущенными до колен, и зачарованно смотрел, как его член то входит в мой рот, то выходит из него.

Ощущение его стояка было постоянным откровением для меня — я не мог привыкнуть к тому, как хорошо, таинственно и возбуждающе он ощущается в моей руке или двигаясь между моими губами. С ним я впервые испробовал вкус семени. Мне нравилось, как оно пахнет, но я, вероятно, больше наслаждался мыслью о глотании струи парня, чем действительно от самого вкуса.

Иногда Мэтт казался вполне в ладу с нашими сексуальными отношениями <…> Но иной раз он казался внезапно обеспокоенным всей ситуацией. «Я не уверен, что нам стоит это делать, — говорил он. — Не уверен, что это правильно. Ты можешь стать гомиком, если будешь это делать слишком часто». После школы пути их разошлись. Мэтт женился и остался гетеросексуалом, каким он и был, судя по всему. Что же до Ли, то ему превращение в гомика явно не грозило: по мечтам и чувствам он им был уже давно (Ruth-ledge 1995).

Так есть ли какие-либо признаки, по которым можно было бы среди участников подростковых гомосексуальных игр распознать тех, которые развиваются по гомосексуальному пути, отличить их от остальных, для которых это просто преходящие увлечения, проба сил, замена и подготовка грядущих сношений с девушками?

Силверстайн выделяет три таких признака.

Первый парадоксален. Будущие гомосексуалы не больше других, а меньше вовлечены в генитальные однополые игры. Когда в Сан-Франциско опросили мужчин об их участии когда-то в подростковых гомоэротических играх (Bell et al. 1981: 110), оказалось, что в них участвовало больше гетеросексуалов (62 %), чем гомосексуалов (39 %).

Дело в том, что те подростки, которые начинают в глубине души беспокоиться относительно своих чувств к людям собственного пола, может быть, даже не вполне осознанных, воспринимают эти игры гораздо более серьезно, чем их обычные сверстники.

Для них это уже не игры, это слишком чувствительные и важные переживания. К тому же эти подростки боятся выдать свои чувства, чтобы не показаться особенными и смешными.

Поэтому там, где обычные подростки легко и весело идут на совместную мастурбацию и генитальные контакты, подростки с пробуждающимися гомосексуальными чувствами сторонятся этих массовых затей, они более сдержаны, более осторожны. Они скорее расположены подчеркивать романтическую сторону своей увлеченности. Они часто даже не понимают, что их желание близости с парнем, может перерасти и перерастет в тягу к генитальному контакту (Silverstein 1981: 31).

Второй признак, разделяющий обе группы подростков, относится к тем случаям, когда развивающиеся гомосексуалы преодолели свою сдержанность и контакт приобрел явно сексуальный характер. Развивающиеся в гомосексуальном направлении подростки

«видят и изучают мужское тело более внимательно, чем их гетеросексуальные партнеры. Их возбуждают не только гениталии; если бы они могли, они любовались бы всем телом как источником наслаждения — и многие из них пытаются любоваться им, тогда как другие очень рано научаются не делать этого.» (Silverstein 1981:102).

Тут тоже есть известный парадокс: гомосексуалов, разумеется, влекут мужские гениталии, но, в отличие от гетеросексуалов их сексуально возбуждает и другие части мужского тела.

И третий признак. Обычные парни, занимаясь гомосексуальными играми, никогда не говорят любовных слов и никогда не целуются. Именно этого не хотел Мэтт и предупредил об этом Ли. И тут есть некоторая парадоксальность: казалось бы, уж коль скоро дошли до чисто сексуальных утех, то можно бы и поцеловаться, это ведь гораздо безобиднее. Но тяга к любовным признаниям и поцелуям в сношениях с партнерами того же пола — это уже признак гомосексуальной ориентации.

«Что интересно в сексуальных играх между товарищами по школьному двору, это что хоть и может быть между ними любовь, она редко выражается словами, особенно в сексуальных ситуациях. Колорит забавы и игры пересиливает эмоциональность. Новизна сексуального удовольствия и оргазмы вместе с шуточными замечаниями, куда направить «соки», удерживают это от превращения в нечто большее, чем игра. Товарищи сознательно используют свои собственные тела и тела друг друга только для целей исследования. Они, конечно, не целуются. Это было бы слишком серьезно» (Silverstein 1981: 66).