Психологическая зависимость: как не разориться, покупая счастье

С одной стороны, рушатся психологические барьеры, на пушечный выстрел не подпускавшие индивида к сокровищнице скрытых резервов организма. Теперь из этого хранилища можно черпать и черпать, упиваясь новообретенной мощью: годами не выходить на свежий воздух, не спать по ночам, не есть горячего, не проверять дневник сына/дочери, не видеться с тещей/свекровью. Ну, словом, отказывать себе во всем, в чем давно хотелось себе отказать. И не от бедности, а исключительно ради дела: ради скачущих на мониторе циферок, буковок, графиков и заставок. В тот момент, когда упомянутые психологические барьеры сняты, человек откровенно торжествует: вот, глядите, какой я стал могучий, закаленный, крутой и несгибаемый!

А с другой стороны, не зря эти психологические рамки с детства формируют и поддерживают в человеке привычку к своевременному нытью на тему «Все, кончай пахать, мы устали, нам болестно, есть охота, спать охота, домой охота, ы-ы-ы-ы». И пускай несколько десятилетий назад это самое нытье доводило до белого каления чадолюбивого отца, в кои веки согласившегося отвести дитятко в зоопарк, крокодильчиков посмотреть. Пускай оно раздражало строгую, но справедливую мать, охраняющую крахмально-сияющий праздничный стол от жадных лап членов семьи вплоть до прихода гостей. Пускай оно вызывало и вызывает законное возмущение кроткой, но отнюдь не безгранично терпеливой супруги, вытащившей свою половину из кресла, продавленного под мужнин формат, на культурное мероприятие. Несмотря на отрицательное отношение близких, предупреждение о надвигающемся переутомлении — не такая уж плохая вещь, когда речь заходит о стрессе. Как только естественные механизмы, подающие сигнал о чрезмерности стресса, отключаются, опасность повреждения возрастает многократно. И лучше заблаговременно получить предупреждение, чем стукнуться всем лицом о свершившийся факт: ваш организм действительно перенапрягся, истощил внутренние ресурсы, пострадал и теперь ему болестно.

Но для аддикта, как мы уже сказали, здоровье — не главное. Для него куда важнее получить вожделенную дозу. А для трудоголика, соответственно, важнее всего «упиться делом» — настолько, чтобы уже не чувствовать ни голода, ни жажды, ни усталости, ни личных связей, ни общественных интересов. Стать чистой функцией, деятелем высшей пробы. Ничто да не свершится без санкции твоей, никто да не минует предбанника твоего. Начальство в восторге, графы и князья в передней толкутся и жужжат, как шмели, а как проходишь через департамент — просто землетрясение, все дрожит и трясется, как лист [97].

Не зря мы вспомнили Ивана Александровича Хлестакова с его размашистыми грезами о власти над канцеляриями и департаментами. Мечты о власти и богатстве, навеянные ребяческой тягой к хвастовству и не связанные с реальным положением дел — первое условие для формирования зависимости. Инфантильная, незрелая личность погружается в такие фантазии с головой: в выдуманном мире у нее есть все, чтобы получить внимание и одобрение со стороны окружающих. «Зачем они нужны — внимание с одобрением?» — спросить себя может лишь зрелый человек. Ему подобные блага требуются для определенной цели. Например, для строительства близких отношений с понравившимися людьми, для «глобального потепления» в домашней или служебной обстановке, для получения необходимых льгот и перспектив — да мало ли для чего.

Зато ребенку, точнее Ребенку с большой буквы, то есть психологической структуре, описанной Э. Берном, комплименты и восхищение нужны как самоцель. Ребенок испытывает биологическую потребность в безопасности и защищенности извне, чтобы было кому укрыть его пуховым одеялом от бурь и ветров неуютной вселенной. И если в обозримой вселенной не найдется желающих взять Ребенка под свое крыло, он придумает себе верных друзей и надежную крышу. К сожалению, большинство людей даже не представляет, как много места в их личности занимает Ребенок. И тем более не знает всех функций этого прихотливого, капризного, опасного, но все-таки неотъемлемого компонента нашего «Я». Поэтому и не замечает, как Ребенок подводит личность к психологической зависимости от эмоций. Или от химического стимулятора. Или от работы. Сущность Ребенка такова, что он все превращает в поиск удовольствия, приза, выигрыша — то есть в игру. И главная проблема индивида, порабощенного Ребенком, заключается в том, что любое отвлечение от игры становится наказанием.

Личность, целиком посвятившая себя любимому занятию, нервно реагирует на все попытки отвлечения: сознание отказывается верить, что другие сферы деятельности тоже могут приносить вожделенное удовольствие.

Чем дольше длится научение и закрепление навыков, тем крепче фиксация на знакомом «призе». Власть зависимости становится безраздельной, а личность — подневольной. Бесконечное решение даже не главной, а уже единственной задачи делает из многогранной натуры примитивную марионетку. Власть научения над человеческой психикой огромна. Индивид, подпавший под ее влияние, способен отказаться от всех радостей жизни. А главное — отказаться от себя.

Когда увлекательной игрой становится бизнес, самые яркие впечатления трудоголику приносят «унылые будни», а вовсе не «зажигательные уикенды». Вне своего рабочего места трудоголик вынужден страдать сразу по нескольким причинам. Во-первых, из-за фрустрации своей базовой потребности — ведь работа для него имеет ту же степень важности, что и естественные потребности; во-вторых, ему приходится отказываться от привычных деловых стереотипов поведения и переходить на личные, интимные отношения — этот переход требует очень много сил; в-третьих, трудоголик остается один на один с самим собой — и, с большой долей вероятности, может обнаружить пустоту в зеркале. Как будто превратился в вампира.

Но на самом деле в наши дни понятие «трудоголик» практически не имеет рамок. Масс-медиа трактуют его как попало: называют трудоголиками людей, реализующих себя на выбранном поприще; рабочих лошадок, совершенно безответных, а потому бесчеловечно загруженных; карьеристов, упорно лезущих вверх по служебной лестнице. В трудоголики записывают даже бездарей, которые боятся потерять место. Эта категория «незаменимых» постоянно имитирует трудовой энтузиазм: подолгу задерживается на работе, бурную деятельность демонстрирует. Но никто из вышеперечисленных на самом деле трудоголиком не является. Если человек проводит на работе много времени и под этим предлогом ограничивает свое присутствие в кругу семьи — это не обязательно трудоголизм.

Когда от Яны Александровны ушел муж Валерий Петрович, она восприняла это событие как гром среди ясного неба. Как-никак двадцать лет прожили душа в душу. И если бы Яну Александровну глас небесный разбудил в ночи вопросом: «Что на свете всех прочнее?», она бы без запинки проскандировала: «Моя семья!» и в тот же миг вновь заснула бы крепким сном младенца. Уж в ком в ком, а в своем Валерике Яна была уверена на все сто. И вовсе не потому, что сама Яна Александровна была женщиной особо выдающихся форм и способностей, и не потому, что Валерий Петрович был «последний пылко влюбленный муж», просто для ее Валерика на первом месте всегда была работа. Яна это не просто знала — она все двадцать лет совместной жизни чувствовала это на своей шкуре. Хотя подобная расстановка приоритетов не вызывала у нее протеста.

Они с Валериком поженились на последнем курсе института. У них была дружная студенческая семья, крепко сплоченная регулярным сексом, а родившиеся впоследствии двое сыновей и налаженный быт еще больше упрочили этот союз. Сразу после института Валерик начал делать карьеру, и Яна поощряла здоровые амбиции молодого мужа. Ведь молодой семье так много всего нужно! Правда, Валерик допоздна засиживался на работе и нередко выходной прихватывал — зато и вознаграждения увеличивались. Яна вела дом, занималась детьми, незаметно для себя привыкая к постоянному отсутствию мужа. Если вначале у нее и возникало беспокойство, то умильные излияния свекрови гасили их начисто. «Весь в своего деда! — восхищалась сыном Анна Яковлевна, дочь крупного партийного функционера, — Мы в редкий выходной папу видели, он все время на службе пропадал. Но мы им так гордились, так его уважали!» — «Что ж, — думала про себя Яна, — значит, в этой семье такие традиции, против генов не попрешь!»