Консерватизм и развитие. Основы общественного согласия

Из этой мотивации, достаточно широко распространенной, вытекает противоречие, артикулируемое в том или ином виде многими экспертами. С одной стороны, многое из западного опыта отвергается, тем более неприемлемым представляется сам факт заимствования, следования чужому, «навязанному» опыту. Сущность консервативного проекта, по емкой оценке эксперта-консерватора, заключается в следующем: Перестать имитировать и копировать, а попытаться выявить внутренний потенциал, который заложен многовековой историей. Это не значит, что нужно возвращаться к каким-то форматам [прошлого]. Это значит всего лишь максимально попытаться обеспечить благоприятные условия для развития… на собственной исторической основе.

С другой стороны, трудно отрицать необходимость модернизации (самой по себе – западной концепции) и очевидного факта, что многое и в технологиях, и в институциональном развитии рациональнее строить, опираясь на имеющиеся образцы, а не «изобретать велосипед». Независимый эксперт предупреждает: Надо понимать, что модернизация не тождественна вестернизации… То есть это должна быть модернизация, опирающаяся на наши традиционные основы… она должна идти изнутри. Другой независимый эксперт уточнят: модернизация должна носить органический характер. Ничего государство не должно навязывать. Просто общество само должно развивать свои естественные органические начала. Это мысль славянофилов середины XIX в.

Наконец, еще один ограничитель связан с тем, что, как показано ниже, по конкретным программным установкам в области политического и социально-экономического устройства у отечественных консерваторов преобладают установки, сильно отличающиеся от тех, что свойственны западным консерваторам и шире – реалиям промышленно развитых стран.

Все эти оговорки и ограничители весьма серьезны, и их совокупность объясняет, почему российский консерватизм оказался неспособным к выработке конструктивной и убедительной политической программы. Тем не менее материал нашего исследования позволяет наметить некоторые принципы и подходы, на которых возможна разработка такой программы.

Первый принцип: четкое целеполагание. Россия остается страной переходного типа, нуждающейся в построении эффективного государства с конкурентоспособной экономикой и действенной системой социальной защиты. Эксперт-консерватор признает: Упрощенная система не работает. Будущее страны лежит в выстраивании институтов… экономики… различных видов собственности. Это запрос подавляющего большинства людей на уважение, на справедливость, на то, что считаются с какими-то их мыслями.

Второй важнейший принцип – органичность модернизации – легче провозгласить, чем выдержать, особенно если, как в российском случае, в национальной традиции сильны объективно антимодернизационные установки, «охранительство», недоверие к заимствованиям. Независимый эксперт ссылается на мировой опыт: Успеха достигли те страны… которые придерживались западных ценностей, но вписывали их в рамки своих традиций… Послевоенная модернизация Италии и Германии – ее провели консервативные партии, христианско-демократические. Послевоенная Япония – тоже модернизация с опорой на отечественную японскую традицию. Примеры того же рода – Тайвань, Гонконг, Сингапур, Южная Корея. Другой независимый эксперт признает, что в России не удается решить ключевую проблему: Если мы хотим воссоздать консервативное завтра, оно должно быть реинтерпретировано в категориях современности. Консерваторы, как правило, это понимают с большим трудом.

Третий принцип, выведенный нашим исследованием, может представляться ключевым. Привнесение в политическую программу принципа личной свободы и личной ответственности. В конечном итоге, успех любой политической программы – не только консервативной – в «человеческом факторе». Добавим, именно в этом, человеческом, измерении можно найти «мостик» между российским и западным консерватизмом. Рекомендации такого рода встречаются как у экспертов-консерваторов: Нам нужен самодостаточный, компетентный, конкурентный человек; больший акцент на индивидуальной ответственности, а не на соборности, не на справедливости – этого у нас в консерватизме, в общем-то, и так хватает, так и у независимых экспертов: Если бы появился какой-то новый консервативный проект, который был бы обогащен всем наследием либерализма… который признает высшую ценность личности и необходимость свободы, наряду со стремлением сохранить русскую идентичность… то у него были бы перспективы.

В развитие этого принципа эксперты-консерваторы указывали на прагматичные, «инструментальные» составляющие этого синтеза, вполне согласующиеся с его общим духом. Это использование либеральных и социалистических инструментов при общем консервативном подходе, воссоздание социальной ткани по соседскому принципу… взаимопомощи и взаимодействия между людьми. И тогда те консервативные ценности, которые существуют, обретут реальное конкретное содержание. Это, наконец, преодоление «постимперского синдрома»: Делать ставку на модель национального суверенитета, который является антиподом имперской модели государственного устройства.

По поводу государственного строя российские консерваторы близки к консенсусу, который в лучшем случае недооценивает, в худшем – отрицает необходимость политической конкуренции. Их главный приоритет – доминирование государства и сильной президентской власти как в политике, так и в экономике и других сферах. По сути, речь идет о корпоративистском государстве с той или иной степенью управляемого политического плюрализма, к которому могут добавляться развитие местного самоуправления, децентрализация, вовлечение гражданского общества и определенная степень защищенности политических свобод граждан. Но, по словам нескольких экспертов-консерваторов, что касается конкурентных выборов, то, как говорится, в гробу их видели консервативные общественные силы России… Другой консервативный эксперт предлагает по сути корпоративистскую интерпретацию политической конкуренции: У нас, как раз, плюрализируется «охранительство». Третий утверждает: России нужны процедуры, обеспечивающие сильное лидерство, и если эти процедуры демократические – ради бога!.. Если они какие-то иные – консерватор тоже не будет [возражать].

Независимые эксперты эту ситуацию описывают заметно критичнее: В основе этого неприятия многопартийности лежит другой метафизический постулат: если общество – организм, то у него должна быть единая воля… Партии способствуют фрагментации общества и подрывают эту вот соборность и единство… воинствующий этатизм – государственничество (Государство превыше всего, как говорил известный Бенито)… На самом деле за этим скрываются не интересы государства, а интересы определенных группировок.

Выводы из констатации такой позиции в отношении политической конкуренции эксперты-консерваторы и независимые делают почти взаимоисключающие. Консерваторы чаще (хотя есть и исключения) оправдывают такое положение или, по крайней мере, объясняют его необходимость. Набор угроз, обусловливающих такую необходимость, схож у разных экспертов. Один из них заявляет: Это в будущем… Я абсолютный сторонник политической демократии и считаю, что политическая конкуренция необходима. Но сейчас ситуация почти гражданской войны… быть или не быть российской цивилизации… Другой утверждает: авторитаризм нужен стране, чтобы выдержать атаку со стороны других государств и того, что называется «пятой колонной» – их агентуры в нашей стране. Третий разворачивает схожую мысль: Внешние силы имеют возможности, попросту говоря, подкупить гражданское общество… Потому что в этом глобализованном мире люди очень часто кормятся не за счет собственных, а за счет внешних источников. Но он же признает: Нужны и стабильные институты. И свободный парламент нужен. И, несомненно, нужен суд, которого тоже нет. А четвертый замечает: Наши консерваторы, может быть, тоже бы задрейфовали [т. е. в их позициях произошли бы подвижки], если бы от выборных кампаний напрямую что-то зависело.