Ошибки, которые были допущены (но не мной). Почему мы оправдываем глупые убеждения, плохие решения и

Эксперименты много раз подтверждали существование этого механизма. В одном из них, проведенном Китом Дейвисом и Эдвардом Джонсом, студенты смотрели, как интервьюировали другого студента, а лотом согласно инструкции экспериментаторов должны были сообщить этому студенту, что сочли его поверхностным, не заслуживающим доверия и скучным. В результате, сообщив другому такую нелестную оценку, студенты успешно убеждали себя в том, что жертва на самом деле заслужила от них подобную критику, и считали ее менее привлекательной, чем до того, как задели ее чувства. Такие изменения происходили, несмотря на то, что они знали, что оценивавшийся ими студент не сделал ничего такого, за что он мог заслужить подобную негативную оценку, и что сами они просто выполняли инструкцию экспериментатора [226].

Все преступники и обидчики одинаковы? Нет, не все ощущают потребность уменьшить диссонанс, унижая жертву. Как вы думаете, кто вероятнее будет винить жертву: обидчики, у которых высокое мнение о себе и высокая самооценка, или те, кто не уверен в себе и имеет низкую самооценку? Теория диссонанса делает неочевидный прогноз: первые, а не вторые. У людей с низкой самооценкой плохие поступки по отношению к другим людям или бездумное выполнение чьих-то инструкций не так уж сильно диссонируют с их я-концепцией. Более того, они более склонны быть критичными по отношению к себе и скромными, потому что не считают себя такими уж замечательными. Как раз людям, у которых высокое мнение о себе, если они причиняют кому-то боль, требуется убеждать себя, что обиженный ими человек — крайне непривлекательный субъект. Поскольку такие, как я, замечательные парни не обижают невиновных людей, тот парень должен был заслуживать все те грязные вещи, которые я проделал с ним. Эксперимент Дэвида Гласса подтвердил наше предсказание: чем выше самооценка обидчиков, тем больше они очерняют жертв [227].

Все ли жертвы одинаковы в глазах обидчиков? Нет — они отличаются по степени их беспомощности. Представьте себе, что вы морской пехотинец, вступивший в рукопашную с вооруженным солдатом противника. Вы его убили. Будете ли вы ощущать сильный диссонанс? Вероятно, нет. Это может быть неприятный опыт, но он не вызывает диссонанса и потребности в дополнительных оправданиях: „Это была ситуация, или он меня, или я его… Я убил врага… Мы здесь дня того, чтобы победить… У меня не было выбора“. А теперь представьте, что ваша миссия — взорвать дом, в котором, как вам сказали, находятся вражеские солдаты. Вы с вашим отрядом уничтожили дом, а потом обнаружили, что в доме не было никого, кроме стариков, женщин и детей. В таких обстоятельствах большинство солдат постараются найти дополнительные самооправдания, чтобы уменьшить диссонанс, который они испытывают из-за убийства невиновных гражданских лиц, и самым популярным самооправданием будет очернить и дегуманизировать свои жертвы: „Тупые идиоты, их не должно было там быть… они, наверное, помогали врагу… Все эти люди — подонки, чурки, нелюди“. Или, как высказался генерал Уильям Уэстморленд о большом количестве потерь среди гражданского населения во время войны во Вьетнаме: „Восточные люди не ценят жизнь так, как на Западе. Там у них много людей. Жизнь дешева на Востоке“ [228].

Теория диссонанса, таким образом, предсказывает, что, если жертвы вооружены и могут дать отпор, обидчики будут в меньшей степени ощущать потребность принижать их в сравнении с ситуациями, когда жертвы беспомощны. Участники эксперимента Эллен Бершайд и ее сотрудников думали, будто они будут применять болезненный электрошок к другому человеку, так как это было элементом обучения. Половине из них сказали, что потом они обменяются ролями, так что у жертвы будет возможность отомстить. Как и предсказывалось, принижали свои жертвы только участники эксперимента, считавшие, что жертвы были беспомощны, и у них не было возможности отплатить той же монетой [229]. Именно такой была ситуация участников проводившегося в 1963 г. Стэнли Милгрэмом эксперимента по исследованию подчинения авторитету. Многие из тех, кто послушался экспериментатора и нанес „ученику“ удары электрическим током опасной, как они думали, интенсивности, оправдывали свои действия, обвиняя жертву. Как писал сам Милгрэм: „Негативная оценка многими участниками эксперимента их жертвы была следствием их действий против нее. Такие комментарии, как: „Он был так туп и упрям, что заслуживал электрошок“, — были распространенными. Однажды причинив жертве ущерб, эти люди сочли необходимым рассматривать ее как не заслуживающего уважения индивида, наказание которого было неизбежным из-за недостатков его интеллекта и характера“ [230].

Выводы из этих исследований зловещие: сведите вместе обидчиков с высокой самооценкой и беспомощных жертв — и вот вам рецепт для эскалации жестокости. Причем, этот рецепт не только для негодяев — садистов или психопатов. Так могут поступать и нередко поступают обычные индивиды, люди, у которых есть дети, и любимые, „цивилизованные“ люди, которые получают удовольствие от хорошей музыки, изысканной еды, секса и любят посплетничать, как и все. Это один из наиболее убедительно документированных результатов социальной психологии, но многим людям его очень трудно принять из-за сильнейшего диссонанса, который он вызывает: „Что у меня может быть общего с убийцами и палачами?“. Гораздо комфортнее и спокойнее верить, что они — злодеи, ничуть не похожие на нас, и постараться как можно быстрее о них забыть [231]. Мы отказываем нм даже в намеке на обычные человеческие качества, потому что, если так не поступать, то нам придется признать правду великой фразы героя комиксов опоссума Пого: „Мы встретили врага, и он в нас самих“ [****].

С другой стороны, если обидчик или преступник — один из нас, многие люди уменьшат свой диссонанс, встав на их защиту, или попытавшись преуменьшить серьезность или незаконность их действий — все что угодно для того, чтобы их действия казались существенно отличающимися от того, что делает враг. Например, пытки — это нечто, использующееся только такими негодяями как Иди Амин или Саддам Хуссейн. Но, как Джон Конрой описал в своей книге „Чудовищные поступки, обычные люди“ („Unspeakable Acts, Ordinary People“), не только в тоталитарных странах во время допросов нарушают положения Женевской конвенции, запрещающие „применение насилия против жизни и личности, в особенности убийства всех видов, увечья, жестокое обращение и пытки… [и] посягательства на человеческое достоинство, в особенности унижения и бесчеловечное обращение“. В своем исследовании документально подтвержденных случаев издевательств над заключенными Копрой обнаружил, что почти все военные или полицейские официальные лица, которых он интервьюировал, британские, южноафриканские, израильские или американские, оправдывают свои действия, утверждая, по сути, будто „наши пытки“ никогда не бывают такими жестокими, как „их пытки“:

„Брюс Мур-Кинг [из Южной Африки] заявлял, что, когда он использовал пытки электрошоком, то никогда не прикреплял электроды к гениталиям, как имеют обыкновение поступать палачи в других местах… Уго Гарсиа сказал мне, что аргентинские мучители гораздо хуже, чем уругвайские. Омри Кочва уверял меня, что люди из батальона Наталя никогда не скатывались до того, что делали американцы во Вьетнаме… Британцы успокаивали себя рассуждениями о том, что их методы нельзя сравнить с теми пытками, которые использует ИРА (Ирландская республиканская армия). Израильтяне регулярно утверждают, что их методы бледнеют в сравнении с пытками, использующимися в арабских странах“ [232].