Психологическая зависимость: как не разориться, покупая счастье

Игроман вообще склонен к тому, чтобы, как говорил Ф.М. Достоевский, «самосочиняться». Отсюда и деформированное восприятие собственного поведения. Обычно люди рассматривают азартные игры как занятие неэтичное и деструктивное, но сами патологические игроки кажутся себе идущими на «рассчитанный риск» с целью создания доходного бизнеса. И сильно возмущаются тем, что другие люди не желают им верить.

Например, если для окружающих гигантские траты на игру — всего лишь дань болезненному увлечению игромана, то сам Парамоша азартный воспринимает эти расходы иначе. Игрок считает их вложениями в доходное предприятие, а себя — расчетливым бизнесменом, умело планирующим бюджет упомянутого предприятия. Его возмущает недальновидность близких, заранее предрекающих проигрыш и крушение очередной «бизнес-иллюзии». Он просто неспособен увидеть в хрустящих (или замызганных) купюрах, которые с таким трудом удалось наскрести по сусекам, одолжить или даже украсть, не иллюзию успеха, а неизбежные потери — так уж устроено его сознание.

Ведь люди, одержимые патологическим азартом, не готовы принять себя такими, как они есть. Поэтому любят разыгрывать перед окружающими важную персону, преувеличивая свою удачливость, власть и могущество. В своих фантазиях они рисуют картины небывалых выигрышей, позволяющих им вести роскошную жизнь, благодетельствовать, меценатствовать и попросту сорить деньгами. Их «личное воображаемое казино» — прекрасное место, где жизнь легка, необременительна, приятна. Родные в восторге от их поведения, прочие игроки не дотягивают до их уровня, а угрызения совести никогда не врываются в их сны со своими кошмарными пророчествами. Вторая «базовая фантазия» — отказ от адекватного восприятия роли игры. Игроман всерьез полагает, что игра, конечно, портит ему жизнь, но она же в силах ее улучшить: стоит один-единственный раз сорвать куш — и ликуйте, кредиторы! Всем все отдам, с процентами!

Но игрок, как бы ни был он щедр, добр и обаятелен в своих фантазиях, в действительности скуп, как Гарпагон. Все средства, которые удается достать, уходят на игру.

«Раздвоение» между реальным и воображаемым преследует патологически азартную личность во всех решениях и выборах.

В то же время стремление отыграться, то есть вернуть хотя бы часть проигранного, — куда более прагматичное чувство (если в случае патологического азарта вообще можно говорить о прагматизме), нежели стремление выиграть крупную сумму. Это часть намерения продолжать игру во что бы то ни стало, вопреки объективным условиям. Ведь если средства иссякнут, придется все-таки прервать процесс и отправиться домой (или не домой, а в какое-то другое место, расположенное в реальном мире), где игроку не очень-то рады. Поэтому патологически азартная личность упорно тешит себя надеждой на то, что удастся отыграться и появится шанс не покидать свою «волшебную страну». Но, как говорил польский афорист Славиан Троцкий: «Надежда питается людьми». И своеобразный «оптимизм игромана» неизбежно губит своего хозяина.

Подстегиваемый этими чувствами — и стремлением продолжить игру, и желанием достичь гипотетического «большого успеха» — патологически азартная личность начинает увеличивать ставки, тратит последнее, занимает деньги у всех подряд и однажды непременно «займет» из чужого сейфа, кармана, копилки. Если не сможет вернуть — потеряет работу, доверие, репутацию. А главное, утратит источник средств, необходимых для продолжения игры. И тогда придется грабить и воровать, потому что без денег нет игры.

В исследовании поведения игроков с патологическим азартом, психиатр Ростен открыл, что натуры, склонные к этой форме зависимости, отличаются непокорным нравом, чуждым условностям. Они не до конца осознают общественные этические нормы. Половина группы азартных игроков, участвовавших в исследовании, описала себя как «людей, ненавидящих правила». Из 30 мужчин, ставших объектами изучения, 12 отсидели срок за растрату и другие преступления, напрямую связанные с азартными играми. Ростен обнаружил, что все эти мужчины отличались нереалистичным мышлением и тяготели к поиску острых ощущений. По собственным словам игроманов, им «нравилось возбуждение», они «стремились совершить неординарный поступок». Несмотря на понимание (!) объективной практически полной невозможности достичь успеха в игре, игроки не связывали эти соображения с собой. У них часто возникало непоколебимое чувство, что «сегодня мой день»; они также попадались на так называемую уловку Монте-Карло — надежду на везение, которое непременно наступит после многочисленных неудач. Многие игроки рассказывали о фантазиях, до которых они доходили, обманывая себя тщательно выстроенной рационализацией [81].

Потенциальному игроману необходимо обзавестись «стоп-краном» — сформировать нечто, возвращающее его к реальности каждый раз, когда он соберется погостить в мире иллюзий.

Но даже если игроман согласится сотрудничать с психологом и посещать группу анонимных игроков, он вряд ли откажется от уловок, свойственных всем аддиктам. Специалисты описывают стереотипы поведения игромана, решившегося на лечение: он охотно рассказывает о своих переживаниях в ходе игры, о своих семейных конфликтах, о проблемах на работе, выражает готовность к конструктивным изменениям… Но при первом же послаблении срывается и бежит в казино или в салон игровых автоматов. Потом снова возвращается в группу, кается, рассказывает про свои переживания… Этот процесс может циркулировать довольно долго. Игрок использует психологическую игру «Алкоголик» (другое ее название — «Убогий»), добиваясь сочувствия и послаблений ввиду аддиктивного расстройства.

При всем своем энтузиазме (скорее всего мнимом), игроман отнюдь не стремится вылечиться, да и мотивации для излечения у него отсутствуют. Он не видит достойной замены игре. Отношения с близкими, как правило, уже разрушены или дышат на ладан, и игрок только радуется распаду семьи — некому будет зудеть про ответственность перед родней. Ситуация с карьерой — сами понимаете… Зато игра! С одной стороны, игра предоставляет патологически азартным людям столь яркие, упоительные ощущения, которых они, по их признаниям, не ощущали даже во время сексуального оргазма. А эти переживания, в свою очередь, формируют стойкую тягу к эмоциональному наркотику.

Организм игромана уже испытал на себе все «прелести» оперантного обусловливания и толерантности. А значит, потребность в частоте и количестве удовольствия непрерывно возрастает. То есть идет процесс формирования наркотической зависимости. И, несмотря на отсутствие химического компонента, игромания — одна из самых опасных форм аддикции. Если этот процесс не остановить, личность рано или поздно перейдет от стадии крушения с ее финансовыми и семейными проблемами, а также изменениями в моральном и этическом поведении к стадии разрушения физического и психического здоровья.

Но, чтобы найти достойную альтернативу, игроману придется испробовать не более сильный стимул, а совершенно другой способ получения удовольствия. Более мощный раздражитель вызовет переключение с одного аддиктивного агента на другой — так же, как наркоман переходит с легкого наркотика на тяжелый в надежде усилить ощущения. И, чтобы не придти к тому же разрушению, но с другим «проводником», индивиду придется искать другой путь. И путь самореализации кажется оптимальным. Хотя бы потому, что личность аддикта либо изначально «недостроена», либо «полуразрушена» в ходе развития психологической зависимости.

Проблема состоит в том, что многим людям трудно совершить переход от словесного раскаяния к реальному изменению паттернов поведения и восприятия. Поэтому они воспринимают психотерапевтические сеансы как беседу «не без приятности», как возможность похвалиться остротой испытанных ощущений и — в скрытой форме — глубиной своего падения. Эту особенность поведения психологически зависимых личностей отмечают психологи в своих исследованиях. Но однажды аддикту надоедает болтать на тему «Я такой плохой, что аж клевый — сам тащусь». Тогда он просто уходит и больше не возвращается. Ростен писал о том, что через несколько месяцев после завершения его исследования 13 из 30 игроманов либо вновь окунулись в игру, либо начали пить, либо не давали о себе никаких известий психотерапевту, что указывает на их возвращение к прежнему образу жизни. Возникает впечатление, что одними разговорами патологический азарт не вылечишь.