Люди в концлагере (ЛП)

Подобные рассуждения могли бы пролить свет на то, что происходило с тем или иным заключенным, но меня больше интересовало то, как они могут помочь мне и другим остаться человеком в нечеловеческих условиях. В конечном счете, было неважно, почему человек поступил так или иначе, важно было то, как он поступил. И если психоанализ лучше объяснял «почему», среда была успешнее в контроле за действиями людей, хотя и не все ей подчинялись.

Со временем я стал отчетливее понимать, что человек меняется в зависимости от того, как он поступает. Поступающие достойно, становились лучше, ведущие себя недостойно — опускались еще ниже. И, казалось, что ни прошлое, ни характер (либо те его черты, которые были бы значимы в психоанализе) здесь ни при чем.

В лагере трудно было быть мужественным. Везде проявлялись инстинкт смерти, агрессия против личности, проверка на физическую прочность, мегаломаническое отрицание опасности, мимическое культивирование нарциссизма и другие психические расстройства, любопытные с точки зрения психоанализа. Все это можно было рассматривать и с позиции глубинной психологии или психологии бессознательного. Однако, разбирать мужество в спектре глубинного анализа было бы абсурдно.

Образ действий человека в критической ситуации не может быть выведен из внутренних, скрытых и зачастую противоречивых мотиваций. Ни героические, ни малодушные мечтания, ни свободные ассоциации, ни осознанные фантазии не могут обеспечить правильного прогноза в отношении того, что человек совершит в следующий момент — пожертвует собой ради других, или в панике предаст многих ради смутной надежды на спасение.

Пока моей жизни действия других людей не угрожают и выражают сугубо теоретический интерес, я могу позволить себе считать, что их явное поведение соответствует их подсознанию, если не больше. Пока моя жизнь течет размеренно, я могу позволить себе считать, что работа моего подсознания выражает, если не мое «истинное я», то хотя бы мое «сокровенное я». Но, когда в один момент моя жизнь и жизнь окружающих меня людей, начинает зависеть от моих действий, тогда я понимаю, что мои действия гораздо больше выражают мое «истинное я», нежели мои бессознательные либо подсознательные мотивы. И если бы подобные действия выводились бы из бессознательного, я бы не мог понять, что же лежит вне сферы глубинной психологии и что же составляет «истинного» человека. Конечно бессознательное выражает некую правду о человеке, оно его часть и часть его жизни, но оно — не «истинный» человек.

Повторяю, что легко установить и признать, что только id, эго и суперэго в их связке формируют человека, что только бессознательное наряду с открытым поведением в их целостности дают человека. Но вопрос состоит не в том, какие из этих аспектов реально существуют, но в том, каким из них (и в какой комбинации) уделить большее внимание, чтобы жить достойно и создать достойное общество, чтобы адаптировать среду и педагогические методы так, чтобы справедливость была правильно сбалансирована.

Какие же уроки я извлек из пребывания в концлагере?

Во-первых, психоанализ отнюдь не самый лучший способ изменить личность. Помещение человека в особую среду способно радикальнее и в сжатые сроки его изменить.

Во-вторых, существовавшая тогда теория психоанализа не могла полностью объяснить, что происходит с заключенным — она давала только советы по «улучшению» человека и его жизни. Действуя в своей системе координат, она многое проясняла, а примененная за её пределами наоборот искажала.

Психоанализ гораздо больше говорил о «скрытом», нежели об «истинном» человеке. Например, стало очевидным, что эго ни в коем случае не служит только лишь рабом id или суперэго. Были случаи, когда сила эго не проистекала ни из того, ни из другого.

Это сейчас общеизвестные факты, с тех пор, как Гартман разработал концепцию «автономии эго», а затем совместно с Крисом выработал условия существования нейтральной эго-энергии. Их теоретические формулировки были дополнены Эриксоном и Рапапортом. Тогда, в концлагере эти теории не могли быть мною применены. Позднее я пытался описать поведение в экстремальной ситуации, используя эти теории, но сами факты и их интерпретация превосходили предложенные рамки.

Чтобы не ввести в заблуждение, я обращаю внимание на то, что касается только психоаналитическое теории и вытекающих из неё взглядов на личность. Под психоанализом подразумевают по меньшей мере три вещи: метод наблюдения, терапия и набор теорий о поведении и структуре личности человека. Их значимость определяется по нисходящей, при этом самым слабым звеном (нуждающемся в пересмотре) является теория личности. Но как метод наблюдения психоанализ сильно мне помог, дав мне более глубокое понимание того, что может происходить в подсознании как заключенных, так и охранников, понимание того, что может спасти жизнь или помочь соузникам.

Таким образом, лагерный опыт научил меня двум, казалось бы, противоречивым вещам. С одной стороны, я увидел недостатки психоаналитической теории в отрыве от практики, и её дефекты в случае применения в несвойственной ситуации. С другой стороны, именно в несвойственной для психоанализа обстановке было значимо понимание, посредством наблюдения, бессознательных мотивов человеческого поведения.

Здесь можно привести такой пример. Согласно тогда принятым психоаналитическим воззрениям тестом на хорошо интегрированную личность (цель психоанализа) было наличие способности свободно устанавливать близкие отношения — «любить», а также быть готовым к «работе» над сублимацией подсознательного. Отчужденность и эмоциональная отстраненность были признаками слабости характера. В главе 5 я описываю великолепный стиль поведения группы, которую я назвал «помазанники». Они нисколько не работали со своим подсознанием, но при этом были верны своей прежней структуре личности, придерживаясь своих ценностей перед лицом крайних испытаний, хотя лагерный опыт их сильно подавлял.

Подобное поведение характеризует и другую группу, поведение которой согласно психоанализу должно рассматриваться как крайне невротичное или откровенно бредовое, и поэтому способное вызвать в ситуации стресса распад личности. Я имею в виду «Свидетелей Иеговы», которые показали не только необычно высокие образцы человеческого достоинства, но и казались защищенными от разрушительного воздействия тех условий, перед которыми не выстаивали, как я считал согласно психоанализу, высоко интегрированные личности.

Гораздо позже и в полностью ином (хотя, может, и не совсем) контексте произошли похожие события. Я говорю об изучении людей, выросших в израильских киббуци. У многих из них, согласно психоанализу, детский опыт должен был отразиться в нестабильной личности. Они также были замкнуты и отчуждены. Психоанализ их рассматривал как сильных невротиков. Но также это были люди, перенесшие невероятные испытания во время войны за независимость и в ходе короткой военной кампании против Египта. Я уж не говорю о трудностях жизни на граничащих с арабами территориях. Эти люди, согласно психоанализу слабоустойчивые к дезинтеграции личности, показали себя героями, в основном благодаря силе их характера.

Вопрос был в том, почему психоанализ столь успешный в понимании человека и изменений его личности, показывает некомпетентность в других отношениях. Почему он не может служить ключом к пониманию «истинной» природы человека? Почему, помогая человеку выйти из стресса и способствуя улучшению его состояния, как это было в моем случае, психоанализ не может достичь этого в отношении других, не предоставляет им возможности достичь интеграции, чтобы выстоять в экстремальной ситуации?

Я долгое время размышлял над причинами этого. Одна из них в том, что, несмотря на то, что психоанализ имеет большой потенциал для разрешения внутренних конфликтов и инструментарий для проникновения в глубины подсознания, практика психоаналитической терапии, как её понимал Фрейд и его последователи, в основном ничто иное, как сильно обусловленная социальная ситуация, поскольку она может пролить свет только на некоторые (но не на все) стороны человеческого разума и может изменить некоторые (но не все) аспекты личности и не может оградить от ограниченности как пациентов и психоаналитиков, так и саму теорию.