Другая любовь. Природа человека и гомосексуальность

Однако в уголовной среде секс обретает еще одно измерение. Оно связано с насилием, агрессией и наглядным неравенством. Секс для зеков — средство добиться доминирования, установить или отстоять свое положение в зековской иерархии (см. также Johnson 1971; Buffum 1972; Борохов и др. 1990).

Тюремно-лагерная среда в нашей стране имеет четкую трехкастовую структуру. Три «масти» — они различаются, как в картах, по цвету (одежды). На верхнем этаже этой структуры находятся «воры» или «люди». Это знать уголовного мира, уголовники, пришедшие по серьезным статьям — за убийство, разбой, крупное воровство. Они обладают рядом привилегий — не работают, не занимаются уборкой помещений, помыкают всеми. Они ушивают свою униформу по фигуре и всеми правдами и неправдами они перекрашивают ее в черный цвет. Ниже этажом находятся «мужики». Они «пашут», т. е. работают за себя и за «воров» в лагерной системе трудовой повинности. Это зеки, пришедшие по менее серьезным статьям. Форма их такая, какая им выдана, обычно — синяя. Третья каста — «чушки». «Чушок» — грязный, занимается всеми грязными и унизительными работами, которыми гнушаются остальные (чистка уборных, вывоз мусора). Он абсолютно бесправен — как раб. Одет в серые рваные обноски. В «чушки» попадают психически неполноценные, неопрятные, больные кожными заболеваниями, смешные, чересчур интеллигентные.

Все три касты и спят порознь: «воры» на нижних койках, «мужики» на втором ярусе, а «чушки» — на верхних. Хорошо организованным террором «воры» держат остальных в состоянии постоянного страха. Разработана целая система наказаний. Когда «воры» избивают коллективно какого-нибудь «мужика» или «чушка» укрываться руками нельзя: будет еще хуже.

Но есть еще и четвертая каста, стоящая как бы вне этой структуры. Это «пидоры» или «лидеры» (от слова «пидораз» или «пидараз» — так малограмотные уголовники усвоили литературное обозначение «педераст»). «Пидоры» — каста неприкасаемых.

С этими нельзя вместе есть, нельзя подавать им руку, они спят совершенно отдельно. Отдельно хранится их посуда и для опознавания миска «пидора» специально помечается дырочкой («цоканая шлёмка»). «Пидоры» обязаны обслуживать «воров» и «мужиков» сексуально.

В «пидоры» сразу зачисляются те, кто попадает в тюрьму по обвинению в пассивной гомосексуальности, но по ассоциации могут туда же быть зачислены и активные гомосексуалы, пришедшие «с воли», т. е. склонные к гомосексуальности по природе (вынужденная гомосексуальность в тюрьме и в лагере не в счет, если это активная роль). Туда же могут быть «опущены» и прочие зеки за разные провинности против воровских норм поведения: за «кры-сятничество» (кражи у своих), неуплату долгов, неповиновение бандитскому руководству и т. д. Есть специальный обряд «опускания» — нужно подвергнуть человека некоторым гомосексуальным действиям и торжественной смене одежды. Но главное — сексуальные действия. Достаточно провести ему половым членом по губам или полотенцем, смазанным спермой, — и он уже «опущен».

«Опустить» могут и без всякой вины (точнее вину подыщут) — достаточно просто иметь смазливую внешность и слабую сопротивляемость насилию. Как обращаются с такими в камере, я описывал в книге «Перевернутый мир». Летом в камере душно, все раздеты до трусов. Парнишка по прозвищу Умка оказался в камере с отпетыми уголовниками, с ног до головы татуированными.

«Трусы у него разрезаны внизу и превращены в юбочку. Только возле унитаза, где лежит его матрасик, ему разрешается стоять. В остальную часть камеры позволяют проходить только на четвереньках — для уборки, которую ежедневно по три раза проводит он один.

«Умка! Танцуй!» И умка, приподняв свою юбочку, вертит голой задницей и пытается улыбаться. «Пой!» Умка поет, но скоро останавливается. «Забыл слова», — говорит он севшим от ужаса голосом. Один из отпетых берет в руку башмак: «Вспоминай!» — удар башмаком по лицу. Умка трясет головой: «Не помню…» Еще удар: «Вспоминай!» Удар за ударом. Умка бледен, шатается, но вспомнить не может. «Ладно, хватит. Становись в позу». Умка тотчас нагибается и, взявшись руками за унитаз, выставляет голый зад. Почти все обитатели друг за другом осуществляют с ним сношение, стараясь причинить боль. Наблюдатели подбадривают: «Так его! Вгоняй ему ума в задние ворота!»

Умка сначала стонет и вскрикивает при каждом толчке, а потом уже только повизгивает, точнее скулит. После каждого «партнера» он должен обмыть его, а потом садится на унитаз и быстро-быстро подмывается. И тотчас снова становится в ту же позу — для следующего…

Наконец, всё окончено. Умка в изнеможении сваливается на свой матрасик возле унитаза и засыпает. Сон его недолог. Ночью кому-то хочется еще. Он подходит и пинком поднимает Умку. Тот с готовностью занимает свою позицию. Окрик: «Не так! Вафлю!» Умка становится на колени и открывает рот…» (Самойлов 1993: 57–58).

В лагере отбор может происходить так:

«Скажем, привели отряд в баню. Помылись (какое там мытье: кран один на сто человек, шаек не хватает, душ не работает), вышли в предбанник. Распоряжающийся вор обводит всех оценивающим взглядом. Решает: «Ты, ты и ты — остаетесь на уборку», — и нехорошо усмехается. Пареньки, на которых пал выбор, уходят назад в банное посещение. В предбанник с гоготом вваливается гурьба знатных воров. Они раздеваются и, сизо-голубые от сплошной наколки, поигрывая мускулами, проходят туда, где только что исчезли наши ребята. Отряд уводят. Поздним вечером ребята возвращаются заплаканные и кучкой забиваются в угол. К ним никто не подходит. Участь их решена.

Но и миловидная внешность не обязательна. Об одном заключенном — маленьком, невзрачном, отце семейства — дознались, что он когда-то служил в милиции, давно (иначе попал бы в специальный лагерь). А, мент! «Обули» его (изнасиловали), и стал он «пидором» своей бригады. По приходе на работу в цех его сразу отводили в цеховую уборную, и оттуда он уже не выходил весь день. К нему туда шли непрерывной чередой, и запросы были весьма разнообразны. За день получалось человек пятнадцать-двадцать. В конце рабочего дня он едва живой плелся за отрядом, марширующим из производственной зоны в жилую» (Самойлов 1993: 143).

«Пидоры» по социальному положению ниже «чушков». Из «чушков» еще можно выбиться в «мужики», из «пидоров» — никогда. Это навечно. Их и клеймят навечно — татуируют специальные знаки: петуха на груди, черную точку над губой (означает: берет в рот), и т. п. К выполнению их профессиональной роли их могут и специально готовить, например, выбивают передние зубы, чтобы при сосании не царапали член. Приставляют шашечку домино к зубу и бьют по ней оловянной миской — зуб вылетает. Не в каждой камере есть свой «пидор» или пара «пидоров». Во время общих прогулок камеры могут обмениваться людьми, чтобы «пидор» обслужил и те камеры, в которых своих «пидоров» нет. Ведь при возвращении в камеры с прогулки учитывается лишь общий счет. В лагере же «пидоры» объединены в своеобразный цех, у которого есть и «главпидор».

В то же время положение «пидоров» чем-то и лучше положения «чушков». «Пидоров» берегут, не очень гоняют на работу. Они должны быть опрятно одеты и чисто умыты. За сношение обычно принято «пидору» чем-то уплатить (иначе ведь это было бы как бы полюбовное свидание, что для нормального зека унизительно), поэтому «пидоры» экономически не так нищи, как «чушки» (Абрамкин и Чеснокова 1993: 18–19; Яненко 1993: 142–146).

Многие «опущенные», взвесив все «за» и «против», участвуют в лагерной проституции добровольно, осознанно. Таким был Павел Масальский, молодой красивый парень, осужденный за гомосексуальность (ст. 121). По его словам, он решил, что лучше «заниматься проституцией, чем загнивать, погибать, получать тычки». Его долго мучили зеки и администрация. Он всё вытерпел.

«Потом меня оставили в покое, я стал подниматься в глазах заключенных и начал заниматься проституцией. Это был единственный выход, иначе просто невозможно было жить! Почему человек начинает этим заниматься? Это возможность курить, более-менее хорошо кушать…, найти спокойную работу, хорошую одежду. Сначала мне пришлось этого добиваться: «Или ты что-то мне даешь, или не обращайся ко мне за сексом». Были большие скандалы, дело доходило до драки, потому что люди хотели иметь секс бесплатно. <…>…Остальным заключенным нравилось, что я знал свое место, им со мной было даже интересно общаться как с геем — от этого становилось веселее, они отвлекались от своей черной жизни».