Развитие Души

Смерть — гостья вовсе не редкая, но несчастье это обычно случалось с душами низменными, пустыми, не ведающими любви. Что происходит с умершей душой — этого Йехида не знала, да и не очень интересовалась. Скорее всего, душа просто гаснет, исходит, как свечка. Хотя некоторые полагают, что искра духовности, некоей жизненной субстанции, сохраняется в ней.

Снаружи, во всяком случае, душа сразу же принималась гнить, покрывалась коростой и струпьями. Потом могильщик опускал ее в могилу, которая называется «лоно». Там она превращалась в опухоль, фунгус, паразитическое образование, называемое «дитя». Затем наступали муки Исхода: рождения, роста, работы.

Если верить мудрым книгам, то смерть — не конец, не последний приют бытия. Душа очищается в смерти и опять возвращается в родные пенаты. Откуда мудрые книги черпали все эти сведения? Ведь насколько Йехида себе представляла, а была она весьма просвещенной, до сих пор с Земли никто еще не возвращался, да и что там может вернуться после того, как душа сгнивает дотла и рассеивается во мраке?

А теперь она, Йехида, сидит и ждет смерти. Ангел Смерти — Малах аМавет с его огненным мечом и тысячью глаз — мог появиться в любую минуту.

Первое время Йехида плакала днем и ночью. Потом слезы иссякли, но мысли о Йехиде мучали ее, не переставая, наяву и во сне. Где он сейчас? С кем он? Она отдавала себе отчет в том, что вечную верность хранить он не станет.

Храмы полны юных девственниц, ангелиц, серафимиц и херувимиц, девиц-аралим и прочих прелестных созданий. Как долго сможет он устоять? Ему ведь считаться не с чем, ведь он, как и она, Йехида, — атеист. Собственно, это именно он и внушил ей, что дух — никакой не плод творения, а побочный продукт естественно-природного процесса, который он называл эволюцией.

Йехид не признавал Божественного промысла, свободы выбора, святости и греха. Что может теперь побудить его к воздержанию? Небось, разлегся уже на коленях какой-нибудь крылатой бабенки и рассказывает ей про Йехиду, как рассказывал ей, Йехиде, про других. Хвастал своими победами. Как же быть? Что предпринять? Все каналы к нему перекрыты. Ждать милостей не от кого. Прощенья не будет.

Путь один — вниз, на Землю, в неуютную плоть, в этот ужас, называемый «тело». Тело — мясо и кровь, нервы, мозг, дыханье и прочая мерзость, от которой при одной только мысли пробирает мороз. И эти еще с их воскресением! Душа, видите ли, не остается, согласно их проповедям, вечно прозябать на Земле. По отбытии наказания душа, якобы, снова поднимается вверх, в мир, откуда спустилась.

Какое ханжество, какое грубое суеверие, рассчитанное на простаков! О какой еще душе можно толковать после того, как она была тлением, гнилью, так называемой плотью? Нет, воскресение — это миф, греза, наукой не подтвержденная. Утешительная ложь для душ примитивных и трусливых. Почему-то никто еще добровольно на кладбище это — на Землю — не отправлялся. Разве что несколько помешанных самоубийц.

8.2 Часть 2

Как-то ночью, когда Йехида лежала в углу своей камеры, терзаясь воспоминаниями о Йехиде, о наслаждениях, которые он мастер был доставлять, о поцелуях его, о таинственном шепоте, играх, которым он ее научил, — явился Малах аМавет. Точь-в-точь такой, как в мудрых книгах: с огненным мечом и тысячью глаз.

Он обратился к ней:

— Сестра, твое время пришло.

— И нет никакого выхода?

— Живым отсюда никто еще не выходил.

— Что ж, делай что полагается.

— Не торопись. Сначала покайся в грехах. Раскаяние облегчает. Даже сейчас.

— Сейчас? Сейчас, когда меня собираются сбросить на Землю? Нет уж, раскаиваться мне не в чем, разве только, может быть, в том, что я меньше грешила, чем могла бы. Она умолкла и упрямо ждала. Молчал и Малах аМавет. Потом он сказал:

— Сестра, я знаю, что ты гневаешься на меня. Но я-то в чем виноват? Я не сам назначил себя Малахом Мавет — ангелом смерти. Я — благородного происхождения, из верхнего мира. Там я много грешил, как ты здесь, и меня спустили сюда. И сделали палачом. Мне так же не хочется тебя убивать, как тебе — умирать. Но поверь, смерть не так уж страшна, какой ты себе ее рисуешь. Кое-что в моем ремесле я все же постиг. Да, спуск на Землю и погружение в лоно — дело малоприятное. Но затем — девять месяцев сладостного полубытия. Там ты все позабудешь. А потом — начало второго периода смерти, выход из лона. Тоже трудный момент. Зато детство — золотая пора. Тело гибкое, свежее. Ты обнаруживаешь и изучаешь все его слабости, познаешь законы нового существования, приспособишься к нему. А потом оно так становится тебе дорого, что начинает казаться, будто смерть — это жизнь. А со временем начинаешь даже страшиться того дня, когда смерть прекратится…

— Если ты должен убить меня, — прервала его Йехида, — делай свое дело. Но слушать твой бред, твои вульгарные россказни я не желаю.

— Сестра, я говорю правду. Смерть длится только несколько десятилетий. Лишь самые закоренелые из преступников остаются в мертвых сто лет. Смерть, можно сказать, — это карантин перед новой жизнью…

— Красиво сказано… Ну, хватит!

— Тебе следует знать: там тоже свобода выбора и ответственность за содеянное.

— И этот про свободу выбора… Знаешь, даже тебе, Ангелу Смерти, эта чушь не к лицу…

— Да, и свободный выбор, и ответственность за поступок. Среди ужасов смерти, в глубине преисподней — та же Тора, те же законы и воздаяние по ним. По тому, как пребывала ты в смерти, воздастся тебе, когда ты вернешься сюда. Смерть — как бы период реабилитации душ. И кто это понимает, тот ее не боится.

— Ну, достаточно… Приступай.

— Не торопи меня. У тебя еще есть капля времени, и я должен дать тебе необходимые наставления. Так вот. На Земле тоже бывают деяния добрые и деяния злые. Самое большое преступление — это кого-нибудь оживить.

Даже в том горестном состоянии, в каком она находилась, Йехида расхохоталась:

— Это как же, один мертвец оживляет другого?

— Именно. Дело в том, что плоть состоит из такой непрочной материи, что от малейшего прикосновенья рассыпается в прах. Ты вот считаешь, что воскресение вещь невозможная. А между тем, это проще всего. Смерть — она как паутина. Достаточно самого слабого дуновения ветра… Так что вернуть кому-нибудь жизнь, даже себе самой — страшное злодеяние. Сокращать срок смерти нельзя. За это последует новая кара и новая смерть. Но мертвецов не только нельзя оживлять — их нельзя убивать! Подобно тому, как здесь, — жизнь под охраной закона, там под охраной закона — смерть…

— Вранье. Ложь. Домыслы Ангела Смерти…

— Нет, все это истина. Все законы там зиждутся на одном принципе: смерть ближнего тебе так же должна быть дорога, как твоя собственная смерть. Запомни эти слова, они пригодятся тебе в дольнем мире.

— Все! Это невыносимо…

И Йехида заткнула уши.

— Пойдем, сестра.

8.3 Часть 3

Прошли годы. Йехида совсем позабыла тот мир, в котором когда-то жила. Но там оставалась мать — и каждый год она зажигала поминальные свечи по дочери. Здесь, на Земле, у Йехиды была новая мать — мертвая. Как и мертвый отец. И мертвые братья. Мертвые сестры. Йехида была студенткой горнорудного техникума и одновременно посещала семинар в университете.

Университет носил пышное имя «Ригор мортис» (Оплот мертвых) и располагался в центре молодежного городка мертвецов, поставляя мертвые кадры для кладбищенских нужд.

Была весна, время года, когда гниль на Земле расцветает всей своей коростой — зеленым и красным. От могил, от деревьев, надгробий, от вод, в которых омываются трупы, поднималось зловоние. Мириады существ, еще недавно под снегом живых, выбрались на волю, становясь то цветами, то мухами, то бабочкой, то червяком — всякий сообразно своему преступлению и своему наказанию.

Они исторгали крики, рычание, шорохи — разноголосье агонии. Но Йехида уже успела породниться с этим «эвель авалим», суетою сует мертвецов, и потому все вокруг представлялось ей жизнью. Она сидела в парке на скамье, устремив взгляд к Луне — вечному черепу, освещающему темную Землю.