Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 1. 1867-1917

Я не знаю, чему приписать подобное отношение этой партии к реформе Столыпина: или близорукость и незнание условий крестьянской жизни, или же просто желание оказывать сопротивление правительству только для того, чтобы показать левым партиям, что и мы тоже ругаем и ненавидим всякое царское правительство, что бы оно ни делало для блага страны. Очень хороший пример подобных нападок на работу Столыпинского правительства можно было видеть при проведении министром финансов В. Н. Коковцевым его бюджета через Государственную Думу*). Его главным оппонентом был член Думы Шингарев (земский врач), не знающий финансового права, который, вместо того, чтобы разобрать серьезно роспись приходов и расходов, в своих речах с Думской трибуны громил правительство за деяния, совершенно не относящиеся к обсуждаемому вопросу. Мне лично во время войны пришлось выслушивать в Комиссии по Обороне речи Шингарева, и они всегда свидетельствовали, что этот гражданин (очень милый собеседник в частной беседе) говорил и судил о том, чего он не понимал, не вникая в сущность дела, а критикуя на основании непроверенных данных.

Неприязнь царя к Столыпину можно было в особенности заметить в рескрипте, данном царем в 50-летний юбилей освобождения крестьян; в этом рескрипте царь ни словом не обмолвился о той заслуге, которая всецело принадлежит Столыпину. Этот рескрипт был написан после того скандала, который произошел в Госуд. Совете, когда последний провалил законопроект Столыпина о введении земской реформы в 9-ти западных губерниях; этот закон прошел через Государств. Думу, но был небольшим числом голосов отвергнут Государственным Советом, благодаря особой интриги правых членов Совета П. Н. Дурново и Ф. Ф. Трепова. Член Совета Дурново, добившись аудиенции у царя, подал ему докладную записку против проекта Столыпина и, заручившись симпатией царя к мыслям, изложенным в записке, подговорил членов Совета голосовать против проекта.

Поведение царя было совершенно нетактичным, и Столыпин просил царя его уволить в отставку. Царь на это не согласился и предложил Столыпину изыскать средство выйти из этого положения. К несчастью, Столыпин, будучи взбешен всеми этими интригами, предложил такие меры, которые погубили его карьеру и оставили в душе царя неприятное чувство к нему за произведенное над ним насилие. Государь распустил Совет и Думу на 3 дня и утвердил закон о земстве в 9 губерниях по 87 статье Основных Законов, а Трепову и Дурново был дан приказ уехать в отпуск на 6 месяцев.

Я лично видел Столыпина только один раз: будучи назначен членом Строительного Комитета министерства внутренних дел, я должен был ему представиться. Я не знал, кто доставил мне удовольствие увидеть и в течении четверти часа говорить с главой правительства, которого я очень уважал и ценил, но в один прекрасный день я получил повестку явиться на прием к Столыпину на Набережную, в дом министерства внутренних дел. Я был в парадной форме генерала; Столыпин меня принял в своем кабинете. Он очень любезно поздоровался со мною; из разговора я заметил, что он знал о моей деятельности и о научной работе, так как мы, главным образом, говорили о занятиях в Университете, где я в то время был профессором. Я был очень доволен познакомиться со Столыпиным и вынес впечатление, что именно такие люди крайне нужны для России, и что благодаря их твердому характеру и знаниям они будут в состоянии вывести страну на правильный путь культурного развития.

Но судьба решила другое. Дни Столыпинского режима были сочтены и, если бы не его убийство, он все равно был бы уволен в отставку. Когда я узнал о смерти Столыпина, я несколько дней ходил совершенно удрученным. Я помню, одна знакомая дама — еврейка спросила меня, что» я, вероятно, очень удручен смертью Столыпина. «Да, — ответил ей я, — а как Вы?». Она с некоторой радостью заявила: «А я довольна, что он больше не глава правительства». Такое отрицательное отношение к деятельности Столыпина со стороны евреев было для меня тогда совершенно непонятно. Он не только не чинил каких-либо особенных неприятностей евреям, но, наоборот, не задолго до убийства, после обсуждения в Совете Министров, вопроса о даровании прав евреям, он внес это предложение на утверждение Государя. Царь долгое время держал этот доклад, но потом заявил Столыпину, что он не может согласиться изменить закон о правах евреев.

Как раз в это же время мне пришлось подробно ознакомиться с одним уголком больного» для России еврейского вопроса.

Минским окружным судом я был приглашен для дачи экспертизы по одному взрыву, который повлек за собою смерть одного ребенка и одной молодой женщины. После совещания с начальником Академии, я всеми силами старался избавиться от этого поручения; тем не менее мне пришлось за него взяться. Суть дела заключалась в том, что два брата Раковщики были обвинены в поджоге здания с целью получения страховой премии; от пожара случился взрыв бензина, хранившегося в гараже, помещавшемся под жилыми помещениями, вследствии чего и были убиты женщина и ребенок. По приезде в Минск я познакомился с известным московским адвокатом П. Н. Малянтовичем, который должен был быть защитником. Он подробно рассказал мне данные следствия, повел меня на место бывшего взрыва и объяснил мне, что это дело принадлежит к особому типу процессов окраинного характера. Так как в этом процессе обвиняемыми были евреи, имеющие большое влияние в Минске (в городе насчитывалось около 90% евреев), то на суде, где присяжные заседатели будут только русские, может быть вынесено пристрастное решение. Он предупреждал меня, что дело требует очень осторожного и тактического подхода, и указал, что мое мнение, как военного эксперта, будет особенно важно, а потому просил меня внимательно и беспристрастно изучить дело. В этот мой приезд, вследствие неявки важных свидетелей судебное разбирательство не состоялось. В Минск мне пришлось ездить три раза. Но эти поездки не пропали для меня даром, так как за это время я изучил все обстоятельства дела и пришел к убеждению, что никакого умышленного поджога здесь не было, а что ведется сильная травля со стороны организаций, вроде «Союза русского народа», которые стараются при всяком удобном случае возбудить общественное мнение против евреев. Кроме меня, было вызвано еще шесть экспертов; суд поставил нам около десяти вопросов, на которые мы должны были дать определенные ответы. Эксперты избрали меня председателем. В течении дня мы подробно рассмотрели все во* просы и после долгих дебатов дали согласованные между нами ответы. Так как я хорошо изучил все дело, то мне легко было парировать нелепые выпады некоторых экспертов, живущих в Минске и Западном крае, которые, не углубляясь в дело, ставили весь вопрос на национальную почву и выявляли себя яростными антисемитами. Моя выдержка, авторитет и умелое направление прений привели к бееспристрастной экспертизе, и все единогласно просили меня выступить на суде выразителем нашего заключения.

Мне впервые пришлось присутствовать на заседании Окружного Суда и проследить всю его процедуру. На суд было вызвано много свидетелей, — почти все они были евреями, как мужчины, так и женщины. При их допросе происходили такие уморительные сцены, что публика не могла удержаться от смеха. Лично я, временами думал, что попал на веселое представление, так комичны были некоторые показания. Потом, в течение часа, — а может быть и более, — мне пришлось давать ответы на поставленные судом вопросы и быть под перекрестным огнем прокуратуры и защиты. Я первый раз выступал на этом поприще, но могу сказать, что я одержал полную победу. Суду импонировало в особенности то, что авторитетный эксперт был генералом царской службы и ученый профессор, и во всех своих ответах проявлял беспристрастное отношение к делу, все свои положения подтверждая опытными данными, вполне объясняющими, как первоначальную причину пожара, так и причину последовавшего затем взрыва. В сущности говоря, экспертиза решила дело о виновности подсудимых, и после нея речь прокурора уже не могла содержать особо сильных обвинений. Блестящая речь защитника Малянтовича была направлена, главным образом, против неумелого ведения предварительного следствия, которое не было произведено тотчас же после взрыва. Присяжные вынесли оправдательный вердикт после сравнительно короткого обсуждения. После заседания суда ко мне подошел подполковник в отставке, который был старшиной присяжных заседателей, и сказал, что экспертиза вполне выяснила все обстоятельства этого случая и спасла обвиняемых от наказания; «они должны быть обязаны Вам, — прибавил он, — за Ваше серьезное и беспристрастное отношение к делу».