Бог, Адам и общество

Споры о происхождении человека

Дарвин предвидел эту бурю. Для успеха «Происхождения видов», отмечал он в одном из писем, я считаю положительно вредным выставлять напоказ свои воззрения на происхождение человека, не подкрепив их доказательствами. Теми же опасениями пронизаны многие его письма того времени, к друзьям. Так, в письме к Уоллесу от 22 декабря 1857 г. Дарвин писал: «Вы спрашиваете, буду ли я обсуждать «человека». Думаю обойти весь этот вопрос, с которым связано столько предрассудков, хотя я вполне допускаю, что это наивысшая и самая увлекательная проблема для натуралиста». Вот почему в книге «Происхождение видов» он ограничился лишь одной фразой о том, что благодаря его теории «много света будет пролито на происхождение человека и ого историю». И через 12 лет он сам внесет решающий вклад в претворение этого предвидения в жизнь, ибо уже тогда вопрос этот был решен для него окончательно и бесповоротно. В январе 1860 г. он писал: «В отношении! человека я далек от того, чтобы стремиться навязать свое убеждение, но я думаю, что было бы нечестно полностью скрывать свое мнение. Конечно, каждый волен верить, что человек появился вследствие особого чуда, однако я не вижу ни необходимости, ни вероятности этого.».

Вместе с тем Дарвин не афишировал атеистической сущности своего учения. Причины этого он указал в письме к Марксу от 13 октября 1880 г.: «Будучи решительным сторонником свободы мысли во всех вопросах, я все-таки думаю (правильно или неправильно, все равно), что прямые доводы против христианства и теизма едва ли произведут какое-либо впечатление на публику и что наибольшую пользу свободе мысли приносит постепенное просвещение умов, наступающее в результате прогресса пауки. Поэтому я всегда сознательно избегал писать о религии и ограничил себя областью науки. Впрочем, возможно, что на меня тут повлияла больше, чем следует, мысль о той боли, которую я причинил бы некоторым членам семьи, если бы стал так или иначе поддерживать прямые нападки на религию». Эти причины заставляли его время от времени даже делать оговорки в пользу религии. Так, в конце «Происхождения видов» он неожиданно вставил фразу, полностью противоречащую всему содержанию книги: «Есть величие в этом воззрении, но которому жизнь, с ее различными проявлениями, творец первоначально вдохнул в одну или в ограниченное число форм». И такие фразы в сочинениях и письмах Дарвина можно встретить не раз. Но их можно по-человечески понять. Слишком уж мощную волну ненависти обрушили на его голову церковь и ханжеская буржуазия Англии того времени, слишком много друзей от него отвернулось. К тому же эти оговорки нисколько не затрагивали сущности его теории естественного отбора и ровным счетом ничего не меняли в общей оценке Дарвином религии, что хорошо понимали его противники. Один из русских реакционных ученых, зоолог А. А. Тихомиров (1850–1931), назвал дарвинизм «антихристианнейшим» учением и заявил, что сам Дарвин не обладал критическим, чутьем «в результате ослепления собственным антихристианским учением».

Но вернемся к теории Дарвина, точнее, к ее дальнейшей судьбе. Науку, как известно, не делает один человек, каким бы архигениальным он ни был. Это полностью относится и к науке о происхождении человека. Вскоре в ряде стран появились ученые, которые развивали идеи Дарвина дальше. Одним из них был соотечественник Дарвина, известный зоолог Томас Гексли (1825–1895). Это была замечательная личность. Сын бедного народного учителя, он всю жизнь поддерживал связь с простым народом и очень много сделал для его просвещения. Талантливый популяризатор, блестящий полемист, Гексли сыграл выдающуюся роль в распространении дарвинизма в Англии. Но не в этом его главная заслуга.

В своих трудах он научно обосновал очень большую близость людей и высших обезьян по строению тела и сделал важный для теории Дарвина вывод о том, что «анатомические различия, отделяющие человека от гориллы и шимпанзе, не так еще велики, как те, которые отделяют гориллу и шимпанзе от низших обезьян». Последующие исследования полностью подтвердили его вывод. Оказалось, что человек и шимпанзе имеют 623 общих признака. Разительное сходство наблюдается не только в строении органов чувств, черепа, зубов, мышечной системы и т. п., но и в структуре головного мозга: общее число частей мозга и их расположение, количество извилин коры, большой его объем и т. д. Значение этих фактов для обоснования происхождения человека от высших обезьян вполне очевидно: «Если человек отделяется от зверей не более важной анатомической преградой, нежели какими они сами друг от друга отделяются, то следует, по-видимому, заключить, что… человек мог возникнуть, с одной стороны, через постепенное изменение человекообразной обезьяны или, с другой стороны, — произошел также от разветвления одного первоначального родича, общего ему с обезьянами».

Но Гексли не удовлетворяется общими теоретическими рассуждениями. Он прямо обрушивается на церковников, имеющих «претензию на авторитет в подобных вопросах», говорящих, что, «признавая единство происхождения человека и других тварей, мы тем самым унижаем человека, низводя его на степень скота».

Гексли подчеркивает большой вред такой постановки вопроса церковниками и выражает уверенность, что «мыслящие люди, однажды освободившиеся от ослепляющего влияния старинных предрассудков, найдут в низком источнике, из которого произошел человек, лучшее доказательство великолепных его способностей, и ввиду постоянного прогресса его в прошедшем могут найти разумное основание верить, что ему предстоит достигнуть и гораздо высшей будущности». «Наше уважение к благородной породе человеческой, — заключает он, — не уменьшится от познания, что по строению своему человек тождественен со зверями; ибо он один одарен дивной способностью осмысленной речи, посредством которой в течение долгих веков своего бытия медленно скопил он и привел в порядок запас опыта, почти совершенно утрачиваемого другими животными со смертью каждой особи; и вот теперь человек стоит на нем, как на вершине горы: далеко высится он над своими смиренными собратьями, и грубая природа его уже преобразилась, оттого что ему удается по временам отразить в себе луч неисчерпаемого источника истины». Так Гексли закончил выступление перед рабочими. Вера в неисчерпаемые силы людей, знания всегда отличает истинного ученого от религиозных фанатиков и служителей культа, стремящихся подчинить знание, науку церкви.

Одним из важных моментов борьбы Гексли за учение Дарвина был знаменитый диспут с епископом С. Уильберфорсом (1805–1873), состоявшийся в июне 1860 г. в Оксфорде на съезде английских естествоиспытателей. В ответ на издевательский вопрос епископа: «Я бы хотел спросить профессора Гексли, что он думает о происхождении от обезьяны? Считает ли он, что он сам происходит от обезьяны со стороны дедушки или со стороны бабушки?» — Гексли дал ему достойную отповедь, показав его невежество в науке и изобличая нечестность в ведении полемики. Свое выступление он закончил гневными словами, вызвавшими бурное одобрение переполненного зала: «Я утверждаю и теперь повторяю это, что человеку нет никакого основания стыдиться того, что его предком была обезьяна. Если и есть предок, которого мне приходится вспоминать со стыдом, то это именно человек, человек с неспокойным и непостоянным умом, который, не довольствуясь сомнительным успехом в своей собственной сфере деятельности, вмешивается в научные вопросы, с которыми он совершенно незнаком, чтобы только затемнить их своей пустой риторикой и отвлечь внимание слушателей от действительного пункта спора красноречивыми отступлениями и ловкими обращениями к религиозным предубеждениям».

Диспут Гексли с епископом С. Уильберфорсом

А в это время в соседней Германии острую борьбу за учение Дарвина развернул другой видный его последователь — Эрнст Геккель (1834–1919). Он нашел еще один и притом очень важный аргумент в пользу происхождения человека от обезьяны. Изучая зародыши животных от простейших организмов до человека (большую помощь ему оказали работы замечательного русского биолога А. О. Ковалевского), он обнаружил удивительную закономерность. Оказалось, что зародыши всех животных в своем утробном развитии повторяют в основном черты строения своих предков, начиная от клеточных. Так, человеческий зародыш за девять месяцев пребывания в чреве матери повторяет в общих чертах главные этапы развития всего животного мира. В возрасте нескольких недель он, как и зародыши других млекопитающих, во многом сходен с рыбами (имеет жаберные борозды, хвост, похожую кровеносную систему), а на шестой неделе приобретает черты низших млекопитающих (несколько пар молочных желез, довольно густой волосяной покров по всей поверхности тела). Еще большее сходство наблюдается у развитого зародыша с высшими млекопитающими и особенно с обезьянами.