Послесловие к мятежу.1991 2000. Книга 2

В памяти у Попова остались главным образом те, на кого он смотрел снизу вверх, кого боялся или кому прислуживал. Попов переврал все — начиная с докторской степени Лужкова, кончая самым мрачным эпизодом сдачи интересов Москвы номенклатуре. Попов делает вид, что не было никакой борьбы, что в демократическом Моссовете чуть ли не единодушие царило. Особенно на первых порах. Мы-то знаем, что все было как раз наоборот. Вообще, можно сказать, что у Попова нет ни одного правдиво описанного эпизода. Да и сам мемуар — скорее описание всех своих безобразий, понаделанных в политике и во власти, с совершенно позитивной точки зрения, всех действий — как бесспорно обоснованных и успешных. А главное — ложь в названии книги. Попов никогда к номенклатуре в оппозиции не был, наоборот, всегда ратовал за союз с ней. Так что и возвращаться ему было некуда. Он просто сидел в номенклатурном болоте по уши, но не желал этого признавать.

Читателей у поповских писаний становилось в тот период все меньше. Снова погружаться в теоретические построения Попова мало кому хотелось. Они уже наскучили своей “простотой” в огромных и бессмысленных статьях (см. например, тезис об использовании криминальных денег через “штрафные батальоны” или измышления на тему сельского хозяйства — ВМ 23.11.95).

Стал Попов социал-демократом, войдя в блок с множеством мелкотравчатых полу-социалистов, полу-демократов, да вот не удалось найти общего языка со своим старым дружком А.Яковлевым, который тоже решил единолично оседлать социал-демократического конька, а потом пошел в избирательный блок радикал-либерала Гайдара и вконец затерялся среди мелкопартийной дребедени.

Руководил Попов отступным наследством, полученным от Ельцина в виде Международного университета. Да что-то не заладилось, и старые друзья не смогли оберечь его от суда. Высший арбитражный суд признал недействительным договор продажи в 1992 г. Попов-фонду собственности КПСС (Ъ-Daily, 08.09.95). Тогда лужковское ФХУ за смехотворную сумму (21.1 млн. рублей) продало частному предприятию Попова дом отдыха в Кунцево, три дома с жильцами на Ленинском проспекте и другие здания. Реальная цена была занижена ориентировочно в 10 раз!

Впрочем, Попову нечего особенно горевать. За прошедшее время он с лихвой покрыл свои расходы доходами от эксплуатации зданий. Да и не стали у него отнимать всего — частный университет тоже неплохое обеспечение старости.

Осенью 1995 года Попов переживает очередную политическую молодость. Разрушив своим явлением социал-демократический блок (настоящие социал-демократы оказались за бортом избирательной кампании), он начал таскать по стране лидеров Социнтерна. Заодно было воссоздано полумертвое Вольное экономическое общество, на очередном съезде которого объявился премьер Черномырдин. Вероятно именно благодаря такому покровительству Попов умудрился присвоить себе всю славу исторического Вольного экономического общества, объявив себя владельцем организации, которой стукнуло 230 лет. Но здесь его опять ждал провал — ничего серьезного после шумного форума не осталось.

Выставив себя в качестве социал-демократа на выборах 1995, Попов получил право обклеить трехметровыми плакатами со своей физиономией центральные улицы Москвы. Он надеялся, что москвичи будут вспоминать о нем с ностальгией. А “для имиджу” отрастил меньшевистскую бородку.

Ностальгии не наблюдалось, а бородка выглядела крайне демонически и подталкивала чутких юнцов к тому, чтобы пририсовывать на плакатах чертовские рожки. Опять провал.

Теоретические изыски Попова в 1996 году приобретают совсем уж абсурдный характер. Даже далекому от политики человеку вполне было понятно “кто таков мсье Попов”, чтобы не обмануться, например, его предложением восстановить систему Советов в низовом звене управления (АиФ, № 16, 1996). Тому, кто разваливал Советы всеми силами, теоретически обосновывал этот развал (книга “Что делать?”) как-то уж совсем неприлично было говорить об их эффективности.

Отдавая дань моде, Попов заговорил о том, что Россия все-таки должна быть ориентирована на свои национальные интересы (“Россия” № 12, май 1995). Но реально это все выливалось у него в воспоминания о якобы собранных вместе со средствами на строительство храма Христа Спасителя деньгах на мечеть в честь погибших в 1812 г. татар-мусульман. Как тут потомственному федерасту (о федерастах — смотри особую главу) не истечь ностальгической печалю о том, что на Поклонной горе не успели построить еще три храма — надо полагать, мечеть, синагогу и католическую кирху. И видели этого плачущего по межконфессиональности большевика любди того же пошиба. Потому позднее все-таки храмовую сумятицу на Поклонной горе Лужков организовал, немного, правда отодвинув синагогу с мечетью на задворки.

Нельзя не привести фразу Попова, сказанную им на очередном Съезде партии РДДР: “Национал-патриотизм неприемлем для нас — последовательных интернационалистов” (“Партинформ”, № 21, 1996). Тут, как говорится, сразу ясно “откуда ноги растут”. Большевизмом от поповцев несло за версту, их стали сторониться. Да и вообще присутствие Попова в политике к 1996 году стало как-то уж совсем неприличным.

Тем не менее старый персонаж был еще вхож на телевидение. Его вытаскивает на передачу господин Познер, предложивший порассуждать о том, можно или нельзя давать взятки. Попов в этой ситуации был непреклонен — взятки давать не только можно, но и нужно. Ведь это дает возможность предпринимателю “делать дело”. Если взятка не дается, то дело погибает, а дело — превыше всего. Ясно какое это было у Попова “дело” и с кем. Суду остается только выяснить, в каких размерах. И дать соответствующий срок.

Моралисту, вроде Попова, освоить здравый подход к предпринимательству просто невозможно. Он будет отстаивать право проходимцев творить свои грязные делишки и рушить основы государственности. “Демократическое” телевидение дает ему такую возможность. Те же, кто постарается вернуть России достоинство и честь, будут вынуждены изолировать такого рода моралистов от общества или забивать им в глотку надежный кляп.

Судите сами. Задает Попову ведущий в телепередаче (МТК, 17.12.96) вопрос о том, насколько корректно чиновнику брать взятки, а Попов начинает спорить, отстаивая право бюрократа на воровство. Он говорит: “Весь опыт моей жизни показывает: пока чиновник не будет получать зарплату, соответствующую результатам его деятельности…” Потом: “Через государство деньги до хорошо работающего человека дойти не могут”. Вот и выходит, что Попов считает, что брать взятки не только не грешно, но даже чрезвычайно полезно для страны. Весь опыт его жизни показывает, что иначе работать нельзя. Практика у человека по этой части была обширная.

Исходя из своего опыта жизни Попов оценивает и историю с его соратников Сергеем Станкевичем: “Где вы видели взяточника, который давал бы расписки?” Попов, видать, расписок не давал. Ну а раз Станкевич дал расписку в получении 10.000$, то Попов готов тянуть его в суд и там устанавливать истину. Приезжай, говорит, Сергей Борисович, тут компетентные судьи все рассмотрят и оправдают, коли невиновен.

Мы же прекрасно знаем какая “истина” устанавливается в наших судах. Это “истина” воров и мерзавцев. Ведь до судей деньги через государство тоже не доходят, и они находят их в другом месте. Правда, все еще продолжают жаловаться на маленькую зарплату.

Не только беднягу Станкевича готов Попов притянуть к суду. Когда ему напоминают о Беловежском сговоре, он вспоминает о своей причастности к развалу страны и начинает оправдывать свои поступки тем, что, мол, в Беловежье были те, кто много чего насоветовал Ельцину — Козырев, Бурбулис, Шахрай… А в Москве были российские депутаты, которые почти единогласно ратифицировали Беловежский сговор.

О своей скромной миссии в разрушении страны Попов умолчал, но не утерпел и вспомнил добрым словом о “сахаровском” проекте Конституции, в котором предлагалось поделить страну границами на десять лет, а через десять лет провести референдум об их сохранении или отмене. Этот чудовищный план даже после пяти лет нечеловеческих унижений для всех бывших граждан Советской России и развала ее огрызка — Российской Федерации — вызывали у Попова приязнь, и исходя из нее он снова готов был вывалить кучу столь же “конструктивных” предложений.