Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 1

Перестройщики эту энергию слили в канализацию. Есть ли в обществе теперь хоть какая-то энергия? Не будем даже обсуждать качества. Накапливается ли она? Конечно, нет ничего похожего на ту ситуацию. Конечно, царствуют регресс и апатия. Но они царствуют небеспредельно. Где-то — в каких-то нишах и какими-то путями — что-то накапливается. Вопреки всему, идут какие-то восстановительные процессы. И что? Эту (может быть, последнюю) скудную по количеству и небезусловную по качеству энергетику будут снова сливать в канализацию с помощью «перестройки–2» и при этом сюсюкать по поводу несчастных, проживающих в ветхих домах?

История не знает сослагательного наклонения. Но — еще и еще раз прошу, вдумайтесь — если бы в течение последних двадцати лет СССР развивался так, как при Черненко, то есть по 3 % в год, то, с учетом накопления этих 3 %, ВВП был бы уже вдвое больше, чем в 1985 году. То есть у каждой семьи была бы приличная бесплатная квартира, дача, машина среднего качества, бесплатные медицина и образование, нормальная социальная перспектива.

Мало? Серо? Так ведь и шла речь о том, чтобы переломить эту застойность переходом к ускоренному развитию!

Повторяю, я до тошноты ненавидел брежневский застой. Но то, что соорудили перестройщики, и есть триумф ненавидимого мною «застоя со знаком минус», освобожденного от «застоя со знаком плюс». Этот «застой со знаком минус» (номенклатура минус социальные обязательства) «опустил» общество, дабы сохранить — да, сохранить, а не отдать — власть. Оглядитесь вокруг себя, и вы поймете, что произошло именно это.

Номенклатура, боясь в условиях восхождения народа оказаться неконкурентной во власти, организовала регресс под видом перестройки. Перестройка — это Тень застоя. Это его маневр, направленный на самоспасение. За счет чего? «За счет всего», указали мне застойные номенклатурщики, преуспевшие в постзастойное время. Согласитесь, определение емкое.

И вот теперь эти номенклатурщики начинают рыдать по поводу ветхих домов. Они понимают, в какое время живут? Они могут посмотреть на свой результат в зеркало советской действительности?

Жил-был город. Он был построен вокруг одного крупного предприятия военно-промышленного комплекса. Потом предприятие остановили. Жителей города никуда не вывезли. Других предприятий нет. Заботы государства по поводу судьбы обитателей этого города тоже нет. Вы примерно понимаете, что там происходит? Вы понимаете, что сегодня никто не социализует преступников, вышедших из зоны, даже на убогий советский манер? Что, выходя оттуда, они просто оседают в удобных для них, близких к зоне, неблагополучных анклавах.

Я имею в виду ту «братву», которая не рвется в Москву. Такая есть. Она оседлывает анклавы. Милиция носа туда сунуть не может. Вы понимаете, как там живут? И вы хотите сказать, что при советской власти тоже так жили? Вы лжете. Вы либо лишены социального опыта, либо сознательно жертвуете им в угоду агитпропу. И подменяете проблемную (и даже порою страшную) правду лубком в духе «Груза–200».

Но оставим даже в стороне эти крайние случаи. Хотя, собственно, почему? Возьмем другие случаи, гораздо более расхожие и социально репрезентативные. В несовершенном СССР, в условиях отнюдь, повторю, не воспеваемого мною застоя, были всякие презрительно третируемые «малости»… Ну, например детская комната милиции… Вписанная в систему и потому реально работающая, а не вываливающаяся из нее и абсолютно декоративная. Или бесплатные спортивные секции, причем очень и очень массовые. Теперь всего этого нет. Но зато есть очень специфический «телик», которого не было. А также новая «улица», которой не было. И где дерутся не до первой крови, а совсем иначе.

Тогда детская комната милиции все-таки как-то удерживала среднего паренька от криминалки и доводила до армии. В армии его тогда как-то воспитывали. Не ахти как, но как-то. Потом он возвращался в свой родной город, становился к станку, который работал (и попробуй не встань!). И, натерпевшись в армии, быстро делал детей какой-нибудь приглянувшейся девахе. Крутилась машина скудной, скучной, остывающей, но человеческой жизни.

Это было тогда. Что происходит теперь? Первичный криминальный опыт паренек получает на улице. И при просмотре телевидения. К моменту прихода в армию он уже криминализован. В армии обучается владению холодным и огнестрельным оружием. Потом приходит к закрытой проходной завода. Путь у него один — в криминалку. Этот путь широко открыт. Остальные закрыты. Вдобавок ему внушили (реклама у нас такая), что «только в BMW последней модели можно почувствовать себя настоящим мужчиной».

Возможность получить BMW последней модели у него одна. А почувствовать себя настоящим мужчиной он хочет. И верит тому чему его учат с телеэкрана. Табу никаких нет. Он начинает добывать этот самый BMW. Либо он преуспеет, либо нет. Если он не преуспеет, то окажется в тюрьме или на кладбище. Если преуспеет, то попадет в «элиту» среднего уровня и станет присматриваться, как попасть в «элиту» высшего уровня. А там, глядишь, и в политику.

Вам описать, что такое криминальная молодежь в возрасте от 12 до 15 лет? Вам описать окружающие Москву точки, где проводятся гладиаторские бои? Их организаторов, участников и зрителей сделает своим активом «белая перестройка»? Для этих людей освежевать Гайдара — раз плюнуть. Но Гайдар же сотоварищи и создали этих людей. Они дали такому «активу» путевку в жизнь. Они породили почву для будущего фашизма. И отделить Гайдара от ответственности за это так же трудно, как Вальтера Ратенау от ответственности за Гитлера. С той лишь разницей, что Вальтер Ратенау свое заплатил. А Гайдар, я думаю, не заплатит. Впрочем, какая разница?

2007 год. Я участвую в телевизионной передаче, посвященной Куршевелю и Прохорову. На передачу приезжает одна соответственно одетая и украшенная барышня, знакомая нашим политикам. Эта барышня позитивно оценивает мой вид, узнает меня как одну из телевизионных «говорящих голов». И поначалу относится уважительно. Но я осуждаю Прохорова. Барышня изумляется и огорчается (казалось, что приличный человек, ан нет). И говорит с невероятным презрением: «Я думаю, что девушки там были счастливы… А что, было бы лучше, чтобы они справляли Новый год в своей родной деревне Бабушкины Вилы? Они вместо этого справляют с интересным человеком…»

Конец 80-х годов. Школьница, посмотревшая фильм «Интердевочка», пишет режиссеру фильма П. Тодоровскому такое письмо: «От себя и от имени многих моих ровесников хочу поблагодарить Вас за создание замечательной картины, которая поможет современной молодежи, особенно девушкам, в выборе будущей профессии. После просмотра фильма я, например, сразу решила, если быть, то «интердевочкой». Мне семнадцать лет. В этом году я заканчиваю десятый класс».

Если бы перестройщик верил во что-нибудь и уж тем более в Бога, он бы каялся до самого своего смертного часа, а не призывал бы к покаянию других. Но перестройщик — это поразительное существо. Растлитель и морализатор в одном лице. Подобный монстр, читая письмо несовершеннолетней девчонки, которую он растлил, будет ухмыляться: «Во как мы ломаем совок, используя его поганые свойства!» «Поганые свойства» — это целомудренность, наивность, готовность откликнуться на зов такой боготворимой инстанции, как культура, вера в подлинность и спасительность транслируемых ею эталонов. Урки от культуры и их перестроечные кураторы, монополизировавшие культурные функции (кто-то, помимо КПСС, мог дать отмашку на фильм и выпустить его широким экраном?), сплевывая, цедят сквозь зубы: «Ша, братва! Я их делаю!» «Их» — это провинциальных девчонок, превращаемых в то, что на языке борцов с преступностью называют «живым товаром».

В 20-е годы прошлого века проституток в Шанхае или Харбине называли «русские девочки». Перестройщик будет возлагать на большевиков ответственность за тот ужас (порожденный гражданской войной, в которой и впрямь «брода нет»). И толкать на панель новых «русских девочек». Вроде бы нет никакой гражданской войны… Ах, да, простите за недогадливость. Гражданской войны нет, но есть мучительная необходимость вернуть совка в лоно «нормальной жизни».