Нравственность капитализма. То, о чем вы не услышите от преподавателей

Таким образом, суждение Смита о тезисе Гордона Гекко, вымышленного персонажа из фильма Оливера Стоуна «Уолл-стрит», «жадность – это хорошо» можно однозначно сформулировать как «иногда хорошо, иногда нет» (если считать личный интерес и жадность синонимами). Ответ здесь зависит от институциональной среды.

Но как же быть с распространенным мнением о том, что рынок способствует эгоистическим поступкам, что психологический настрой, порождаемый обменом, стимулирует эгоизм? Мне не известно ни одного веского довода в пользу того, что рынок поощряет эгоизм или жадность, в том смысле, что рыночное взаимодействие усиливает элемент жадности или склонность людей к эгоизму в большей степени, чем положение дел в тех странах, где государство подавляет и подрывает рыночные отношения, либо вмешивается в них. На деле рынок дает как стопроцентным альтруистам, так и закоренелым эгоистам максимальные возможности беспрепятственно реализовывать свои стремления. Те, кто посвятил жизнь помощи другим людям, используют рыночные механизмы для осуществления своих целей в такой же степени, как и те, кто жаждет личного обогащения. Некоторые из последних, кстати, накапливают богатство, чтобы иметь больше возможностей помогать другим. Достаточно вспомнить Джорджа Сороса и Билла Гейтса: они зарабатывают огромные деньги как минимум отчасти для того, чтобы помогать другим за счет масштабной благотворительной деятельности. Богатство, созданное в рамках стремления к прибыли, позволяет им быть щедрыми.

Филантроп или бессребреник использует свои деньги, чтобы накормить, одеть и утешить максимальное число людей. Рынок позволяет тому, кто хочет помочь нуждающимся, найти одеяла, продовольствие и лекарства по самым низким ценам. Он обеспечивает создание богатства, которое можно использовать для помощи тем, кому не повезло, и дает щедрым людям максимум возможностей, чтобы заботиться о других. Рынок, таким образом, способствует благотворительной деятельности.

Очень многие ошибочно полагают, что все цели людей продиктованы исключительно «личными интересами», которые к тому же отождествляются с «эгоизмом». Цели людей, действующих на рынке, действительно носят личный характер, но как целеустремленные личности мы также волнуемся об интересах и благосостоянии других – наших родных, друзей, соседей и даже незнакомцев.

Филипп Уикстид дает детализированное определение мотивов рыночного обмена. Вместо слова «эгоизм» применительно к причинам участия в таком обмене (ведь на рынок можно выйти, к примеру, чтобы купить еду для бедняков) он придумал понятие «несамоотреченность» (non-tuism) [38] . Мы можем продавать нашу продукцию, чтобы на вырученные деньги помогать друзьям и даже совершенно незнакомым людям, но, торгуясь по поводу цены, мы чаще всего не заботимся о том, чтобы облагодетельствовать того, с кем мы торгуемся. В противном случае речь идет не только об обмене, но и о даре, что несколько искажает природу обмена. Тех, кто переплачивает за что-то, вряд ли можно назвать хорошими бизнесменами: как отмечает Г.Б. Актон в своей книге «Нравственность рынка» [39] , ведение бизнеса себе в убыток – опрометчивый, а то и просто глупый подход к благотворительности.

Тем, кто ставит политическую деятельность выше производственной и коммерческой, стоит вспомнить, что политика способна приносить огромный вред и лишь изредка – пользу. Вольтер еще до появления трудов Смита четко осознавал это различие. В своем эссе «О торговле» в «Письмах об английской нации» (Вольтер написал их на английском, которым хорошо владел, а затем создал французский вариант, опубликованный под названием «Философские письма») он отмечал: «Во Франции распоряжаются маркизы, и любой из них, прибыв в Париж из глубокой провинции с шальными деньгами и титулом маркиза Ака или Иля, может говорить о себе: „Человек, подобный мне, человек моего положения“ – и гордо презирать негоцианта; сам негоциант так часто слышит презрительные отзывы о своей профессии, что имеет глупость за нее краснеть. Однако я не знаю, какая из этих двух профессий полезнее государству – профессия ли напудренного вельможи, которому точно известно, в какое время встает ото сна король и когда он ложится, и который принимает величественный вид, играя роль прихлебателя в приемной министра, или же профессия негоцианта, обогащающего свою страну, раздающего из своего кабинета приказания Сюратту и Каиру и содействующего процветанию всего света» [40] .

Торговцам и капиталистам не стоит краснеть, когда современные политики и интеллектуалы смотрят на них свысока, критикуют то, осуждают это, требуя при этом, чтобы коммерсанты, предприниматели, работники, инвесторы, ремесленники, фермеры, изобретатели и другие производители создавали богатство, которое политики конфискуют, а антикапиталистически настроенные интеллигенты презирают, но жадно потребляют.Рынок основан на эгоизме и предполагает эгоистические побуждения не больше чем политика. Точно так же он не больше чем политика стимулирует эгоистические поступки и мотивы. При этом, в отличие от политики, свободный обмен на добровольной основе создает богатство и способствует миру – а это те предпосылки, что позволяют расцветать щедрости, дружбе и любви. И это многого стоит – что отлично понимал Адам Смит.

Айн Рэнд и капитализм: нравственная революция

Дэвид Келли

...

В нашей власти начать строить мир заново.

Томас Пейн, «Здравый смысл», 1792

Кризис на финансовых рынках, как и следовало ожидать, спровоцировал резкий рост антикапиталистических настроений. Хотя одной из главных причин рецессии стало государственное регулирование, противники капитализма и их помощники из СМИ возложили всю вину на рыночные механизмы и потребовали еще больше ограничить их действие. Правительство уже в беспрецедентных масштабах вмешивается в функционирование финансовых рынков, и можно с уверенностью сказать, что новые меры по контролю над экономикой не ограничатся Уолл-стрит.

Регулирование производства и торговли – одна из двух основных функций государства в нашей смешанной экономике. Вторая связана с перераспределением – передачей доходов и богатства из одних рук в другие. В этой сфере противники капитализма также воспользовались моментом, чтобы потребовать новых льгот, например гарантированной медицинской помощи, а также усиления налогового бремени для богатых людей. Экономический кризис и избрание президентом Барака Обамы выявили наличие в обществе сильного «подспудного спроса» на перераспределение. Чем это вызвано? Чтобы дать развернутый ответ на этот вопрос, необходимо вспомнить о генезисе капитализма и тщательнее проанализировать аргументы в пользу перераспределения.

Капиталистическая система сформировалась в 1750-1850-х годах в результате трех революций. Первая из них носила политический характер: речь идет о триумфе либерализма, и в частности доктрины о естественных правах, а также тезиса о том, что функции государства должны ограничиваться защитой прав личности, в том числе права собственности. Вторая революция произошла в экономической теории – ее символом стал труд Адама Смита «Богатство народов». Смит показал: когда людям предоставляют свободу в реализации их экономических интересов, результатом становится не хаос, а спонтанный порядок – рыночная система, в рамках которой действия индивидов координируются лучше, а богатства создается больше, чем при государственном управлении экономикой. Третьей революцией, конечно, был Промышленный переворот. Технические инновации стали инструментом гигантского расширения возможностей человека в сфере производства. Результатом стало не только всеобщее повышение уровня жизни, но и появление у энергичных и предприимчивых людей шансов сколотить состояние, немыслимое в прежние времена.

Политическая революция – торжество доктрины прав человека – сопровождалась утверждением нравственных идеалов: освобождением оттирании и признанием самоценности каждой личности, независимо от положения в обществе. В то же время нравственная оценка экономической революции отличалась неоднозначностью: многие считали капитализм греховным явлением. Стремление к обогащению стало жертвой постулатов христианства, направленных против эгоизма и корыстолюбия. Авторы концепции спонтанного порядка понимали, что она содержит в себе нравственный парадокс – греховность отдельных людей может обернуться благом для общества.