Нравственность капитализма. То, о чем вы не услышите от преподавателей

Равенство как вопрос нравственный – весьма сложная проблема. Здесь можно провести различие между позицией, в рамках которой достижение равенства – это главное, и позицией, не придающей этому основополагающего значения. Первая называется эгалитаризмом, а вторая – антиэгалитаризмом. При этом антиэгалитаристы не обязательно считают равенство нежелательным, а неравенство желательным: они просто отвергают сосредоточенность эгалитаристов исключительно на равенстве в ущерб другим целям, и особенно на обеспечении равенства в материальном достатке. Антиэгалитаристы, представляющие классический либерализм (или либертарианство), даже считают необходимой определенную форму равенства – равенство основополагающих прав, не означающее, по их мнению, равенства результатов. Таким образом, их можно тоже считать эгалитаристами, но иного толка. (На равенстве прав во многом построены юриспруденция, система собственности и толерантность, которые члены современного свободного общества считают само собой разумеющимися.) Они считают равноправие самой «чистой», последовательной и устойчивой формой равенства, но сторонники равенства в «распределении» богатства утверждают, что эта либертарианская концепция представляет собой равенство чисто формальное, равенство на словах, а не на деле. (Они правы в том, что идея равноправия относится к образу мысли и действия, а не к зримому состоянию мира или статичному распределению активов. Является ли такой подход к равенству формальным или относится к существу дела, зависит от того, какое значение придается правовым процедурам и поведенческим стандартам.)

Часто случается, что сложные философские проблемы обсуждаются до того, как бывают четко сформулированы и поставлены. Так, тысячи лет философы Запада и Востока создавали этические доктрины, а систематический анализ суждений о долженствовании и перформативной логике произошел позднее. Эту работу всерьез начали Давид Юм и Иммануил Кант, продолжили философы-позитивисты (Джордж Мур, Альфред Айер, Ричард Хэйр и другие); исследование деонтической и перформативной логики не закончено до сихпор. Хотя спор между эгалитаристами и антиэгалитаристами не ограничивается вопросом о логической связи между равенством и моралью, прояснение соотношения между ними стало бы ценным вкладом в продолжающуюся активную дискуссию относительно допустимости с нравственной точки зрения принудительного перераспределения неравных плодов рыночного обмена. (Это не имеет никакого отношения к возвращению владельцам ресурсов, отобранных у законных собственников правителями государств или «обычными» преступниками.)

Рассмотрим проблему моральной природы равенства, сформулировав простой вопрос: чем равенство стартовых условий или результатов с нравственной точки зрения лучше неравенства (или наоборот)? Это прямой вопрос, который всегда должен быть адресован эгалитаристам и антиэгалитаристам, если мы желаем честно выяснить, насколько обоснованы их этические позиции.

Круг возможных ответов ограничен. Во-первых, можно попытаться доказать, что определенные числовые соотношения (равенство или неравенство) лучше всех остальных. Например, отношение X к Y хорошо в случае, если значения, принимаемые переменными, равны, и плохо, когда они не равны. То есть 1:1 лучше, чем 1:2 (не говоря уж об 1:10). Однако, несмотря на всю ясность подобной позиции, вопрос о моральных преимуществах так просто не решается. Из описания связей математических объектов не выводится оценка. В самом деле, числовые соотношения этически нейтральны, и утверждать, что одно лучше или хуже прочих, можно лишь произвольно, в том же смысле, в каком пифагорейцы подразделяли числа на мужские, женские, дружественные, неполноценные и так далее.

Возможно, в качестве основы для анализа отношений между людьми (в том числе обмена) целесообразнее будет сосредоточить внимание не на равенстве стартовых условий и результатов, а на равенстве или неравенстве морального статуса людей. Иными словами опорой здесь будет выступать утверждение: в моральном плане каждый человек не лучше и не хуже любого другого (или, соответственно, некоторые люди лучше или хуже остальных). Отсюда следует вывод о желательности равенства или неравенства стартовых материальных условий или результатов обмена. Обе эти точки зрения могут сойтись на необходимости принудительного перераспределения благ – либо для ликвидации неравенства, либо для его утверждения, и в обоих случаях центральным аргументом будет моральный статус человека, хотя между самой идеей морального статуса и реальными ситуациями, с которыми сталкиваются люди, лежит непреодолимая концептуальная пропасть.

При такой постановке задачи главный вопрос звучит так: существует ли связь между моральным статусом человека, с одной стороны, и количеством, качеством и стоимостью товаров, которыми он распоряжается, с другой. И из этого логически вытекает следующий вопрос: почему два одинаково хороших человека должны пить по утрам кофе одного и того же качества и цены в одинаковом количестве? Или почему щедрый человек и его сосед-скупердяй, обладающие равным моральным статусом (так ли это, кстати?) должны – или не должны – иметь цветущие сады, приносящие одинаково ценный урожай? Получается, что равный моральный статус не имеет особого значения с точки зрения равенства стартовых условий, имущества и потребления. Рассмотрим аналогию с игроками в шахматы, которые по определению имеют равный моральный статус. Означает ли это, что их способности тоже должны быть равны и каждая игра должна заканчиваться вничью? Или это значит только, что они играют по одним и тем же правилам, из чего отнюдь не вытекает нормативный вывод о ничейном результате матчей? Таким образом, прямой связи между моральным статусом человека, его стартовым материальным положением и конечным результатом не существует.

Если же мы сосредоточимся на поведении человека и правилах, которыми он руководствуется, выяснится, что положение определяется его поведением, выбором и (особенно в тех случаях, когда дело идет о правонарушениях) намерениями. То, сколько денег у него в кармане и насколько это количество меньше, либо больше, чем у его соседей, – это критерий, совершенно не значимый для оценки. Справедливым и несправедливым может быть и магнат, и таксист, в зависимости оттого, насколько их действия соответствуют универсальным моральным стандартам, то есть насколько они уважают нормы справедливости и самостоятельную личность в себе и других. Похвалу и порицание люди заслуживают не богатством или бедностью как таковыми, а своими действиями. Различное положение дает различные возможности для хороших и плохих поступков, для добродетельности или порока, для справедливости и несправедливости, но эти стандарты определяют поведение людей, а не их благосостояние или результаты их действий. Равное применение стандартов представляет собой реализацию равного морального статуса, на основе которого мы можем давать нравственную оценку поведению людей. Моральное равенство означает, что преступление – это преступление, независимо от того, совершено оно таксистом или магнатом, а честная сделка, приносящая прибыль, – это честная сделка, независимо от того, кто в ней участвует: два таксиста, два магната, или магнат и таксист.

Вернемся к вопросу о связи между богатством и равенством. Богатство может быть результатом как честных поступков, так и насилия. Результатом рыночного обмена может быть как усиление неравенства, так и усиление равенства, а вмешательство государства и перераспределение богатства его руками также может приводить и к тому, и к другому. Обе эти формы взаимодействия не связаны изначально с равенством или неравенством. Предприниматель, создающий материальные блага, может быть богаче другого человека, хотя процесс создания благ приносит выгоду и этому другому. Обмены на свободном рынке могут способствовать равенству – за счет повышения общего уровня благосостояния и подрыва несправедливых привилегий власть имущих, унаследованных от прежней системы. В то же время грабитель, обворовавший кого-то, может в результате стать богаче жертвы, что усиливает неравенство, или иметь столько же, сколько пострадавший, что усиливает равенство. Аналогичным образом, вмешательство организованной машины принуждения – государства – способно порождать крайне высокое имущественное неравенство – либо путем аннулирования решений, принимаемых рыночными игроками (за счет протекционистской политики, субсидий и «присвоения ренты»), либо путем прямого грубого насилия, как это происходило в странах, где у власти находились коммунисты. (Официально заявленная приверженность равенству не означает равенства на практике – об этом свидетельствует горький опыт многих десятилетий.)