Глобализация. Последствия для человека и общества

В момент разработки проекта «Паноптикона» многие рассматривали недостаточное «усердие» работников как главное препятствие на пути социального прогресса. Первые предприниматели жаловались на нежелание будущих рабочих «капитулировать», воспринять ритм заводского труда; в тех условиях смысл «исправления» заключался в том, чтобы преодолеть это сопротивление и одновременно придать «капитуляции» более пристойный характер.

Подведем итог: при всех других непосредственных задачах учреждения для' изоляции людей «паноптиконного типа» являлись в первую очередь фабриками по производ-

155

ству дисциплинированной рабочей силы. Зачастую они к тому же позволяли немедленно решить эту главную задачу — заключенных сразу же заставляли трудиться, в особенности выполнять работу, к которой «свободные труженики» меньше всего стремились и вряд ли стали бы делать по собственной воле, какое бы вознаграждение им за это ни сулили. Что бы ни говорилось об их долгосрочных целях, большинство институтов «паноптикумного типа» были работными домами.

Те, кто замышлял и создавал исправительный дом, основанный в Амстердаме в начале XVII столетия, намеревались «производить» там «здоровых людей, умеренных в еде, привычных к труду, стремящихся получить хорошую работу, способных «крепко стоять на ногах» и «богобоязненных». Был составлен длинный перечень видов ручного труда, которым будущим заключенным следовало заниматься, чтобы у них выработались подобные качества: например, сапожное дело, изготовление записных книжек, перчаток и сумок, каймы для оторочки воротников и плащей, фланелевых и шерстяных тканей, льняных скатертей и гобеленов, вязание, резьба по дереву, плотницкое и стеклодувное ремесло, плетение корзин и т. д. На практике же производственная деятельность в этом доме, после нескольких робких попыток следовать первоначальному плану, свелась к обработке бразильской древесины, что первоначально планировалось исключительно как метод наказания — чрезвычайно примитивной и изнурительной работы, за которую вряд ли кто-то бы взялся добровольно, если бы не режим принудительного труда,

4

существовавший в исправительном доме .

Вопрос о том, удалось ли вообще исправительным домам в их многочисленных вариациях выполнить заявленную задачу «реабилитации», «морального исправления»,

156

«возвращения заключенным способности жить в обществе» с самого начала вызывал большие споры и по сей день остается неясным. Среди исследователей преобладает мнение, что при самых благих намерениях существовавшие в этих учреждениях условия изоляции и система тщательного наблюдения только препятствовали «реабилитации». Предписания трудовой этики плохо сочетаются с принудительным режимом тюрьмы, какое бы название она ни носила.

Выдающийся норвежский специалист по социологии права Томас Матисен высказывает глубоко обдуманное, аргументированное и подкрепленное серьезными исследованиями мнение о том, что «в течение всей своей истории на практике тюрьма никогда не обеспечивала реабилитации, «заключение никогда не приводило к «возвращению людей в общество»⁵. Вместо этого она отюремливала заключенных (термин принадлежит Дональду Клеммеру)⁶ — то есть поощряла или вынуждала их усваивать и воспринимать привычки и обычаи, типичные для пенитенциарной среды, и только для нее; поэтому резко отличающееся от поведенческих моделей, формируемых культурными нормами, существующими в мире за тюремными стенами. «Отюремливание» было прямой противоположностью реабилитации» и главным препятствием на «пути назад в общество».

Проблема, однако, заключается в том, что, в отличие от эпохи, когда под аплодисменты просвещенной публики в Амстердаме открылся исправительный дом, сегодня вопрос «реабилитации» не столько дискуссионен, сколько неактуален. Многие криминологи еще какое-то время, вероятно, будут «ломать копья» из-за старых, но по-прежнему нерешенных вопросов идеологии уголовного наказания. В мышлении современных практиков пенитенциарной системы важнейшее изменение заключается как раз в отсут-

157

ствии искренних или лицемерных «деклараций о реабилитационных намерениях».

Усилия, направленные на то, чтобы вернуть заключенных к труду, могут увенчаться или не увенчаться успехом, но они имеют смысл лишь тогда, когда работа их ждет, и импульс подобным усилиям придает тот факт, что эта работа ждет их с нетерпением. Сегодня первое условие представляется не слишком реальным, а второе — попросту отсутствует. Капитал, некогда готовый задействовать трудовые ресурсы во все возрастающих масштабах, сегодня нервно реагирует на известия о сокращении безработицы; через своих биржевых «уполномоченных» он «вознаграждает» компании, сокращающие персонал и рабочие места. В таких условиях заключение — уже не «школа труда» и не вынужденный, принудительный метод увеличения числа занятых в производстве, когда обычный и предпочтительный «добровольный» путь не срабатывает; ныне — это способ вовлечь в «промышленную орбиту» самые неуступчивые и буйные категории «:бесхозных людей». В современном мире это скорее альтернатива занятости, способ избавиться или нейтрализовать значительную часть населения, никому не нужную в роли производителей, а работы, к которой их можно было бы «вернуть», просто нет.

Сегодня на повестке дня стоит вопрос об искоренении привычки к постоянному, ежедневному, равномерному и регулярному труду. Что еще может означать лозунг о «гибкости рабочей силы»? Рекомендуемая стратегия заключается в том, чтобы заставить труженика забыть, а не усвоить те уроки, которые в старые добрые времена индустриального «современного общества» преподавала ему трудовая этика. Трудовые ресурсы способны приобрести подлинную «гибкость» лишь при условии, что сегодняш-

158

ние и завтрашние работники утратят воспитанную у них привычку к работе изо дня в день, посменно, на одном и том же рабочем месте и в обществе одних и тех же сослуживцев; если у них не возникнет привычка к конкретному месту работы, и уж, конечно, только при условии, если они не захотят (или им не позволят) выработать профессиональное отношение к работе, выполняемой в данный момент, и откажутся от нездорового стремления фантазировать о «собственнических» правах и обязанностях на свою работу.

На ежегодном заседании, проходившем в 1997 г. в Гонконге, руководство Международного валютного фонда и Всемирного банка подвергло жесткой критике проводимую во Франции и Германии политику, призванную вернуть к работе как можно больше людей. Они рассматривали эти усилия как препятствие «гибкости рынка труда». Чтобы добиться последней, отметили они, необходимо пересмотреть «слишком благожелательные» законы о защите рабочих мест и зарплаты, устранить все «искажения», стоящие на пути «чистой» конкурентоспособности, и сломить сопротивление трудящихся об отмене завоеванных ими «привилегий»⁷ — т. е. всего, что связано со стабильной занятостью и защитой их рабочих мест и доходов. Другими словами, необходимо создать новые условия, благоприятствующие формированию привычек и взглядов, диаметрально противоположных тем, что предписывала трудовая этика и обеспечивали институты «паноптиконного типа», призванные воплотить эти этические принципы в жизнь. Трудящиеся должны «разучиться» — забыть выработанную у них преданность труду и приобретенную эмоциональную привязанность к месту работы, личную заинтересованность в процветании.

159

В этом контексте идея о том, что тюрьма «Пеликан Бэй» — это преемник работных домов начального периода индустриализации, опыт, амбиции и нерешенные проблемы которого отразились в проекте «паноптикума», выглядит куда менее убедительной. За бетонными стенами тюрьмы «Пеликан Бэй» не ведется никакого производительного труда. Не предусмотрено и профессиональное обучение: в проекте тюрьмы просто отсутствуют помещения для таких занятий. Для заключенных «Пеликан Бэй» — это вообще не школа, даже не школа чисто формальной дисциплины. Весь смысл «Паноптикона», главная цель постоянного наблюдения заключалась в том, чтобы заключенный совершал определенные движения, следовал определенному порядку, делал определенные вещи. Но то, чем заключенные «Пеликан Бэй» занимаются в своих одиночных камерах, никого не волнует. Главное, что они просто находятся в камерах. Тюрьма «Пеликан Бэй» разрабатывалась не в качестве фабрики по выработке дисциплины или воспитания дисциплинированной рабочей силы. Она замышлялась как фабрика изоляции, фабрика по «производству» людей, привыкших к состоянию изоляции. Клеймом отверженности в эпоху пространственно-временного сжатия является неподвижность. Именно технология обездвиживания в тюрьме «Пеликан Бэй» доводится почти до совершенства.