Гроза Византии

ривет вам, витязи, привет вам, мужи Днепра и Скандинавии! произнес Зигфрид, останавливаясь посреди гридницы, прямо против князей. Чего желаете вы от старого певца?..

- Спой нам, Зигфрид, - сказал ему Дир.

Скальд тихо рассмеялся.

- Спеть, а о чем? - заговорил он. - Где я почерпну вдохновение для моей песни? Разве слышу я звон мечей, шум битв? Разве вижу я теперь, что героев ждет светлая Валгалла?.. Нет, нет, нет! Вместо них - трусливые бабы, да и то не норманнские, а такие, каких наши берсекеры видали разве только в Исландии...

- Молчи, старик! - гневно воскликнул Аскольд. - Тебя позвали петь, и пой!..

- Ты прав, конунг или князь - не знаю, как теперь и называть тебя, усмехаясь отвечал Зигфрид, - хорошо, я спою тебе... Слушайте вы, витязи норманнские!

Он с минуту помолчал и потом запел. Тихо сперва, но затем его старческий голос начал крепчать и, наконец, стал таким же звонким, как и голос юноши...

О родных скалах далекой Скандинавии пел он, вспомнал фиорды, откуда по всем морям, известным и неизвестным, расходились за добычей легкие драккары смелых викингов. Пел он о славе берсекеров, о их безумно-отважных походах на бриттов, саксов, франков, вспомнил об Олафе Тригвосоне Мудром и о дерзко-смелом Гастингсе, пред которым трепетала Сицилия, потом перешел к чертогу Одина - светлой Валгалле, к тем неземным наслаждениям, которые ждут там души павших в бою воинов, и вдруг, в упор глядя на то бледневшего, то красневшего Аскольда, запел с особенной силой и выражением:

Презрен, кто для сладкой лени

Забыл звон копий и мечей!

Валгаллы светлой, дивной сени

Не жаждет взор его очей.

Когда ж умрет, чертог Одина

Пред ним хоть будет налицо,

Не выйдут боги встретить сына

С веселой песней на крыльцо!

А на земле клеймо презренья

На память жалкого падет,

И полный всяк пренебреженья

Его лишь трусом назовет...

О, боги светлые! К чему же

Ему не прялку дали - меч?

Что толку в трусе подлом - муже,

Забывшем шум и славу сеч...

- О, замолчи, молю тебя, замолчи, Зигфрид! - прервал скальда, вскакивая со своего места, Аскольд. - Ты разрываешь мою душу на части...

Он смолк, а вместе с ним смолкла и вся гридница. Все, затаив дыхание, ждали, что произойдет теперь.

- Почему я должен молчать, витязь? - гордо спросил его Зигфрид. - И с каких это пор норманны прерывают песнь своего скальда, заставляют его умолкнуть, когда светлый Бальдур вдохновил его?

- Я знаю, что ты хочешь сказать... Ведь, мне все понятно! - лепетал растерявшийся ярл. - Все, все, все здесь против меня, вы не хотите покойной жизни, вы стремитесь к ненужному грабежу...

- Подожди, конунг, - загремел теперь Руар, - как ты пред лицом своих дружинников можешь говорить о грабеже? Нет об этом и помину. Не к наживе мы стремимся, а к светлой Валгалле, к тому, чтобы в потомстве не были покрыты позором наши имена... Об этом и пел Зигфрид, наш скальд. Да разве затем мы подняли вас обоих на щит, избрали своими вождями, чтобы