Каторга

яли более точным словом - "прижим". Ляпишев старался, чтобы виселицы на дворах тюрем пустовали, в период его губернаторства многие палачи, испытывая гнет безработицы, нанялись в няньки, таская по городу грудных младенцев, а каторжане говорили:

- Сейчас прижим не такой, как бывалоча раньше. Хотя и жмут, но терпеть можно. Вешать перестали, и то ладно!

Писарь Полынов (бывший семинарист Сперанский) сидел в канцелярии, срочно готовя для Бунге официальную справку о количестве беглых, которые, проблуждав по тайге и умирая от голода, осенью сами добровольно вернулись в тюрьму, когда дверь тихо скрипнула, и в кабинет вошел тот самый человек...

Писаря почти отбросило к стене - в ужасе перед ним.

- Нет, нет, нет... - забормотал он. - Христом-богом прошу... оставьте меня! Я ничего больше не знаю...

"Квартирный" каторжанин Сперанский (он же бывший Полынов) никак не ожидал, что вызовет такой страх своим появлением.

- Да что с вами... дорогой мой человек? - вдруг нежно произнес он. - Не пугайтесь вы меня, ведь я ничего дурного делать не собираюсь. Я просто пришел за справкой.

- За какой справкой? - малость утешился писарь. Настоящий Полынов взял со стола справку для Бунге, прочел сведения о беглых и положил ее на прежнее место.

- Это меня не касается, - дружелюбно сказал он. - Я хотел бы осведомиться у вас совсем о другом: не доставил ли "Ярославль" с последним "сплавом" кого-либо из политических?

Писарь понял, что Полынов не сотворит с ним ничего страшного, и он даже успокоился, листая казенные бумаги:

- Да, один доставлен.

- Кто?

- Сейчас скажу... Зовут его - Глогер! Из Лодзи.

- Варшавский процесс?

- Да, осужден по варшавскому процессу... Полынов вышел на крыльцо губернского правления.

- Глогер, - прошептал он. - Ладно, что не Вацек... Последовал удар, и с головы кубарем слетела шапка.

- Ты что задумался? Или меня не видишь? Перед ним стоял Оболмасов, узнавший его. Полынов нагнулся и, подняв шапку с земли, снова нахлобучил ее на голову:

- Я ведь думал, что вы только начали погибать в условиях каторги, но я... ошибся. Оказывается, вы уже погибли.

Оболмасов испугался, криком подавляя в себе страх:

- Бандит! Иди отсюда... проваливай, хамская морда!

Полынов не спеша спустился со ступенек крыльца:

- Вы не правы: я не хам - я лишь романтик каторги. При этом он заглянул прямо в глаза Оболмасову - так змея заглядывает в глаза обреченного кролика. "Кирасира" вдруг охватила мелкая дрожь, а вместе с ним завибрировали - на груди и на спине - солидные классики Боборыкин с Шеллером-Михайловым, в романах которых, очевидно, еще никогда не возникало подобных ситуаций... Полынов пошел, но вдруг остановился:

- Вы мне сняли только шапку, а я сниму вам голову!

Читатель может не сомневаться: судьба Оболмасова решена. Полынов никогда не бросал слов на ветер...

15. НЕ РЕЖИМ, А "ПРИЖИМ"

Подлинный случай. Однажды по улице Александровска шла девушка. Шла и улыбалась. Навстречу ей двигался