Антон-Горемыка

, вообще равнодушный ко всему житейскому, за исключением одной разве косушки, и тот не проходил мимо без того, чтобы не оглянуть Антонову избенку со всех сторон и не покачать заботливо лысою головою.

Несмотря на то, хозяева лачужки заметно ускоряли шаг, и лица их, по мере приближения к ней, просветлялись приветливой улыбкой. Ванюшка никак даже не мог удержаться, чтобы не крикнуть в порыве восторга несколько раз сряду: "Дядя Антон, домой приехали! Ишь, дядя Антон, ишь, дом-то, вон он!.. вон он какой!.." При въезде на двор навстречу им выбежала девочка лет шести; она хлопала в ладоши, хохотала, бегала вокруг телеги и, не зная, как бы лучше выразить свою радость, ухватилась ручонками за полы Антонова полушубка и повисла на нем; мужик взял ее на руки, указал ей пальцем на воз, лукаво вытащил из средины его красный прутик вербы, подал его ребенку и, погладив его еще раз по голове, снова пустил на свободу. Девочка была в неописанном восторге от роскошного подарка.

- Ну, Ваня, будет! Слезай-ка с лошади да ступай скорее с сестренкой в избу, на печку, - сказал дядя. - Небось оба поесть хотите?

- Дядя Антон, голубчик, золотой ты мой! дай распрячь лошадку, я опосля поем, - кричал мальчишка.

- И то замерз совсем, куды те справиться!

- Ничаво, дядя, голубчик, ничаво, право-слово ничаво... Ты, Аксюшка, ступай в избу, ишь озябла ты... а я приду.

Не все же понукать да драться: дядя покорился; вскоре все трое взошли на крылечко, а оттуда и в избу.

II

Голыш

Хозяйка Антона была не одна: против красного угла избы, почерневшего так, что едва можно было различить в нем икону, сидела гостья, старуха лет пятидесяти. Свет из единственного светлого оконца падал прямо на нее. Сморщенное, желтоватое лицо старухи, осененное космами седых волос, кой-как скомканных под клетчатый платок, ее карие глаза, смотревшие из впадин своих зорко и проницательно, острый тоненький нос, выдавшийся подбородок, лохмотья и клюка - все это напоминало как нельзя лучше сказочную бабу-ягу или, по крайней мере, деревенскую колдунью-знахарку. Но в сущности ничего этого не было: старуха принадлежала просто-напросто к тем жалким побирушкам без семьи, роду и племени, которые таскаются из села в село, из деревни в деревню и кормятся мирским подаянием, или, как выражаются в простонародье, "грызут окна".

- Здорово, Архаровна, - произнес Антон, видимо недовольный присутствием гостьи.

- Здравствуй, кормилец ты мой, - отвечала, вздыхая, старуха и тотчас же наклонила голову и явила во всей своей наружности признаки величайшей немощи и скорби.

- Что те давно не видать в нашей стороне, - заметил мужик с явной иронией, - мы уж думали, ты и вовсе не пожалуешь...

- Асинька?..

- Аль оглохла, старая?

- Не слышу, кормилец...

- Что те давно не видать? - крикнул Антон.

- Пришла по хлебушко, родимый ты мой, - простонала она жалобно, - не дадут ли на старость люди добрые...

- Да, что говорить, - продолжал мужик, пристально на нее глядя, - что говорить,