Женская война

сили у меня сто пистолей, и я доставила вам их прямо в собственные ваши руки.

— И только эти сто пистолей я и видел, клянусь вам честью дворянина.

— Но вы должны были отказаться от света.

— Да, я точно хотел отказаться, но судьба распорядилась иначе: она, верно, хотела определить мне другое поприще, послав мне предложение герцога Лонгвиля. Я покорился решению судеб и, признаюсь вам, до сих пор не раскаиваюсь.

— Так вы уже не кармелит?

— Нет, по крайней мере, теперь, милая сестрица. Не смею сказать вам, что никогда не ворочусь в монастырь, потому что какой человек может сказать вечером: я сделаю завтра то-то. Господин Ренсе основал орден Трапистов. Может быть, я последую его примеру и изобрету что-нибудь новенькое. Но теперь я попробовал военное ремесло. Оно сделало меня человеком светским и нечистым, но при первом удобном случае я постараюсь очиститься.

— Вы военный! — сказала Нанона, пожав плечами.

— Почему же нет? Не скажу вам, что я Дюнуа, Дюгесклен, Баяр, рыцарь без страха и упрека. Нет, я не так горд, сознаюсь, что заслуживаю кое-какие упреки, и не спрошу, как знаменитый Сфорца, что такое страх. Я человек, и как говорит Плавт: Homo sum, et nihil humanum a me alienum puto, то есть я человек, и ничто человеческое мне не чуждо. Поэтому я трус, сколько человеку позволяется быть трусом, что не мешает мне при случае быть очень храбрым. Когда меня принуждают, я довольно порядочно действую шпагой и пистолетом. Но по природе истинное мое призвание — дипломатическое поприще. Или я очень ошибаюсь, милая Нанона, или я буду великим политиком. Политическое поприще прекрасно. Посмотрите на Мазарини: он пойдет далеко, если его не повесят. Видите ли, я то же самое, что Мазарини. Зато и боюсь только одного: чтобы меня не повесили. По счастью, я могу надеяться на вас, милая Нанона, и эта мысль придает мне бодрости и отваги.

— Так вы военный?

— И кроме того, придворный в случае нужды. Ах! Мое пребывание у герцога Лонгвиля много послужило мне в пользу.

— Чему же вы там учились?

— Тому, чему можно выучиться у такого человека: выучиться воевать, интриговать, изменять.

— И к чему это привело вас?

— К самому блестящему положению.

— Которое вы не умели удержать за собою?

— Что ж делать? Ведь даже и принц Конде потерял свое место. Нельзя управлять событиями. Милая сестрица! Каков бы я ни был, я управлял Парижем!

— Вы?

— Да, я.

— Сколько времени?

— Час и три четверти, по самому верному счету.

— Вы управляли Парижем?

— Как настоящий король.

— Как это случилось?

— Очень просто. Вы знаете, что коадъютор господин Гонди, то есть аббат Гонди…

— Знаю, знаю!

— Был полным властелином столицы. В это самое время я служил герцогу д'Эльбефу. Он лотарингский принц, и нет стыда служить принцу. Ну, в то время герцог был во вражде с коадъютором. Поэтому я произвел восстание и взял в плен…

— Кого? Коадъютора?

— Нет не его, я не знал бы, что с ним делать, и был бы в большом затруднении. Нет, я взял в плен его