Асканио

л его молодой дофин, – что убили коннетабля или подстрелили двадцать пять павлинов?

– Я не горжусь ни тем, ни другим, монсеньер… Ловкость, как и все другие таланты, дана нам господом богом, и я проявил ее, вот и все.

– А ведь я и не знал, что вы оказали мне такую услугу, – произнес король. – Значит, вы убили коннетабля Бурбона? Как же это произошло?

– Бог мой, да очень просто! Армия коннетабля внезапно подступила к Риму и ринулась на приступ крепостных стен. Мы с приятелями пошли посмотреть, как идет бой. Выходя из дому, я невзначай прихватил аркебуз. Доходим мы до вала. Вижу – делать там нечего. «Но не зря же я пришел!» – промелькнула у меня мысль. И вот я навожу аркебуз туда, где погуще и потеснее ряды, беру на мушку рослого воина – он был на целую голову выше всех – и стреляю. Он падает – выстрел сразу производит смятение во вражеских рядах. Оказалось, я убил Бурбона. Он был, как я узнал потом, выше всех ростом.

Пока Бенвенуто беспечно и непринужденно вел рассказ, круг дам и вельмож расступился: все с уважением и чуть ли не страхом смотрели на героя, не ведавшего о своем подвиге. Один лишь Франциск I все стоял рядом с Челлини.

– Итак, любезный друг, – промолвил он, – я вижу, что, еще не посвятив мне свое дарование, вы сослужили мне службу своей отвагой.

– Ваше величество, – с улыбкой ответил Бенвенуто, – знаете ли, по-моему, я и родился вашим слугой! Один случай из моего детства наводит меня на эту мысль. У вас на гербе изображена саламандра, не правда ли?

– Да, и девиз: «Nutriseo et extinguo»{56}.

– Так вот… Как-то, когда мне было пять лет, я сидел с отцом в горнице, где перед тем бучили белье. В очаге еще пылали дубовые поленья. Стояли сильные холода. Я взглянул на огонь и заметил среди языков пламени какое-то существо, похожее на ящерицу. Казалось, ящерица весело отплясывает в самом пекле. Я показал на нее отцу, а отец.., прошу простить меня за вольность, но таков уж грубый обычай в наших краях.., влепил мне внушительную затрещину и ласково сказал: «Ты ни в чем не провинился, сынок, и я ударил тебя, чтобы тебе запомнилась саламандра в огне. Не слыхал, чтобы еще кому-нибудь довелось ее увидеть». Не правда ли, ваше величество, это было предзнаменованием? Я верю в предзнаменования. В двадцать лет я чуть было не уехал в Англию, но чеканщик Пьетро Торреджиано, с которым я туда собирался поехать, рассказал, как однажды, еще мальчишкой, он дал пощечину Микеланджело, поссорившись с ним в мастерской. И все было кончено: ни за какие блага в мире я не поехал бы с человеком, который поднял руку на великого скульптора. Я остался в Италии, а из Италии попал не в Англию, а во Францию.

– Франция горда тем, что вы избрали ее, Бенвенуто. И мы сделаем все, чтобы вы не тосковали по родине.

– О, моя родина – искусство! Оно всегда со мной. А мой повелитель – тот, кто заказывает мне чеканку самой богатой чаши.

– А есть ли у вас какой-нибудь замысел сейчас?

– О да, ваше величество! Я хочу создать фигуру Христа, но не распятого, нет,