Леди Макбет Мценского уезда

ть арестантов.

- На этом пароме, сказывают, кто-то водку держит, - заметил какой-то арестант, когда осыпаемый хлопьями мокрого снега паром отчалил от берега и закачался на валах расходившейся реки.

- Да, теперь ба точно безделицу пропустить ничего, - отзывался Сергей и, преследуя для Сонеткиной потехи Катерину Львовну, произнес: - Купчиха, а ну-ко по старой дружбе угости водочкой. Не скупись. Вспомни, моя разлюбезная, нашу прежнюю любовь, как мы с тобой, моя радость, погуливали, осенние долги ночи просиживали, твоих родных без попов и без дьяков на вечный спокой спроваживали.

Катерина Львовна вся дрожала от холода. Кроме холода, пронизывающего ее под измокшим платьем до самых костей, в организме Катерины Львовны происходило еще нечто другое. Голова ее горела как в огне; зрачки глаз были расширены, оживлены блудящим острым блеском и неподвижно вперены в ходящие волны.

- Ну а водочки и я б уж выпила: мочи нет холодно, - прозвенела Сонетка.

- Купчиха, да угости, что ль! - мозолил Сергей.

- Эх ты, совесть! - выговорила Фиона, качая с упреком головою.

- Не к чести твоей совсем это, - поддержал солдатку арестантик Гордюшка.

- Хушь бы ты не против самой ее, так против других за нее посовестился.

- Ну ты, мирская табакерка! - крикнул на Фиону Сергей. - Тоже совеститься! Что мне тут еще совеститься! я ее, может, и никогда не любил, а теперь... да мне вот стоптанный Сонеткин башмак милее ее рожи, кошки эдакой ободранной: так что ж ты мне против этого говорить можешь? Пусть вон Гордюшку косоротого любит, а то... - он оглянулся на едущего верхом сморчка в бурке и в военной фуражке с кокардой и добавил: - а то вон еще лучше к этапному пусть поластится: у него под буркой по крайности дождем не пробирает.

- И все б офицершей звать стали, - прозвенела Сонетка.

- Да как же!.. и на чулочки-то б шутя бы достала, - поддержал Сергей.

Катерина Львовна за себя не заступалась: она все пристальнее смотрела в волны и шевелила губами. Промежду гнусных речей Сергея гул и стон слышались ей из раскрывающихся и хлопающих валов. И вот вдруг из одного переломившегося вала показывается ей синяя голова Бориса Тимофеича, из другого выглянул и закачался муж, обнявшись с поникшим головкой Федей. Катерина Львовна хочет припомнить молитву и шевелит губами, а губы ее шепчут: "как мы с тобой погуливали, осенние долги ночи просиживали, лютой смертью с бела света людей спроваживали".

Катерина Львовна дрожала. Блудящий взор ее сосредоточивался и становился диким. Руки раз и два неведомо куда протянулись в пространство и снова упали. Еще минуту - и она вдруг вся закачалась, не сводя глаз с темной волны, нагнулась, схватила Сонетку за ноги и одним махом перекинулась с нею за борт парома.

Все окаменели от изумления.

Катерина Львовна показалась на верху волны и опять нырнула; другая волна вынесла Сонетку.

- Багор! бросай багор! - закричали на пароме.

Тяжелый багор на длинной веревке взвился и упал в воду. Сонетки опять не стало