По следам Гоголя

Комедия эта должна была называться «Владимир третьей степени», и героем ее был чиновник, вообразивший себя орденом. Он так долго ждал награды, так верил и не верил, что ему вручат ее, что сошел с ума на этой почве. Теперь ему чудится, что он сам — орден. Он глядится на себя в зеркало и видит там орден, он идет по улице, и ему кажется, что все видят в нем не человека, а орден. Трагический этот сюжет потом перевоплотится у Гоголя в повести «Нос», где не сам герой, а только одна часть его тела — нос — превратится в статского советника.

Статский советник — чин шестого класса, почти что генерал. В табели о рангах, которую ввел в России еще Петр, всего четырнадцать классов. Нижний — коллежский регистратор (им был герой повести Пушкина «Станционный смотритель»), высший — канцлер (первый класс). Канцлером мог быть только один человек, тогда как коллежских регистраторов тысячи. Как, впрочем, и титулярных советников.

Но есть и над канцлером одно лицо, выше которого уже нет в государстве. Это лицо — царь. Он, пользуясь словарем Гоголя, самое «значительное лицо» из всех «значительных лиц».

Царя Гоголь видел только несколько раз — и то издалека. То проезжающим в санях по зимней набережной, то из толпы народа на параде, то в окружении свиты у дверей русского посольства в Риме. К особе царя он не был допущен. Он был нуль для царя.

Таким нулем чувствует себя в присутствии «значительного лица» Акакий Акакиевич Башмачкин в повести «Шинель». Нулем называет себя, сравнивая свое положение с положением своего начальника, и герой «Записок сумасшедшего» Поприщин. Он, кстати, тоже титулярный советник.

 * * *

В октябре того же года Гоголь совершил обратный путь из Васильевки в Петербург. И опять на его дороге оказалась матушка Москва. Въезжал он в нее как будто прежним, но и не тем. За месяцы жизни на родине портфель его несколько поправился, потолстел. Он вез из дома и новые сюжеты, и новые записи. Среди них были и куски несостоявшейся комедии, лица и сценки из которой перекочуют потом в другие сочинения Гоголя — в комедию «Игроки», в пьеску «Отрывок», в «Лакейскую», «Тяжбу» и «Утро делового человека». О своем интересе к сцене и желании что-то написать для нее Гоголь говорил в Москве С. Т. Аксакову.

Он вновь побывал в тех же домах, был гостем Погодина, старца И. И. Дмитриева, М. С. Щепкина, у которого отведал нежинской соленой вишни, нежинского сыра, нежинских огурчиков, напомнивших ему время студенчества, сошелся с М. А. Максимовичем, издателем альманаха «Денница» и профессором ботаники Московского университета (тот жил в Ботаническом саду, которым заведовал, вблизи нынешней улицы Щепкина и проспекта Мира), договорился с ним о сборе украинских песен для его издания и отбыл. Матери из Москвы он написал несколько строчек. В них он сообщал, что перечинил в Москве свой экипаж, приделал к нему зонтик (начались затяжные дожди) и выдумал по дороге «прелестный узор для ковра». «Москва также радушно меня приняла, как и прежде, и умоляет усердно остаться здесь еще на сколько-нибудь времени. Но мы очень опоздали...» Мы — это сам Гоголь и две его сестры, Анна и Елизавета, которых он захватил с собою, чтобы устроить в Петербургский патриотический институт.

2

В начале 1834 года Гоголь был избран в действительные члены Общества любителей российской словесности. Это была дань Москвы его заслугам перед литературою.

Через год вышли в свет «Миргород» и «Арабески» — сочинения, на которые Москва откликнулась знаменитой статьей В. Г. Белинского в «Телескопе» «О русской повести и повестях г. Гоголя». В марте 1835 года Гоголь писал Погодину: «Да пожалуйста напечатай в Московских ведомостях объявление об Арабесках. Сделай милость, в таких словах: что теперь, дескать, только и говорят везде, что об Арабесках, что сия книга возбудила всеобщее любопытство, что расход на нее страшный (NВ до сих пор гроша не было получено) и тому подобное».

Вскоре Гоголь и сам прибыл в Москву. И опять дорога его лежала в Васильевку, и снова Москва радовалась его приезду. Гоголь ехал в Москву не с пустым портфелем. Помимо вышедших в свет сочинений, он вез для прочтения в кругу московских друзей комедию. Она называлась «Женихи» (будущая «Женитьба»). До этого он пробовал устроить в «Московском наблюдателе» свою повесть «Нос», но повесть была возвращена ему обратно. Это не смутило Гоголя. «Женихов» он читал дома у Погодина, комедия имела всеобщий успех. Редактор «Московского наблюдателя» В. П. Андросов писал А. А. Краевскому (будущему редактору «Отечественных записок») в Петербург: «...недели с три... Гоголь читал свою комедию... Уморил повеса всю честную компанию... я хотел было или лучше мои сотрудники желали приобрести комедию для журнала, но он не согласился, хочет дать на сцену». «Читал Гоголь так, — вспоминал об этом чтении Погодин, — как едва ли кто может читать. Это был верх удивительного совершенства... Когда дошло дело до любовного объяснения у жениха с невестою — «В которой церкви вы были в прошлое воскресенье?», «Какой цветок больше любите?» — прерываемого троекратным молчанием, он так выражал это молчание, так оно показывалось на его лице и в глазах, что все слушатели буквально покатывались со смеху, а он, как ни в чем не бывало, молчал и поводил только глазами».

На чтении «Женихов» присутствовали Денис Давыдов и Е. А. Баратынский. «Из Москвы никак не мог писать, — сообщал Гоголь 24 мая из Полтавы Прокоповичу, — был страшно захлопотан и при всем том многих не видел».

И все же именно в этот раз на квартире Аксаковых в доме Штюрмера на Сенном рынке он, по некоторым сведениям, познакомился с Белинским.

О Белинском он слышал в Петербурге; слышал и от Пушкина, который заметил его статью «Литературные мечтания».

Голос Белинского был важен для Гоголя, и поэтому он, неохотно сходившийся с незнакомыми людьми, согласился, чтоб на очередном чтении «Женихов» присутствовал и Белинский. Но чтение это не состоялось.

Зато на обратном пути из Васильевки в Петербург, вновь остановившись в Москве, Гоголь читал свою комедию у Дмитриева. «На вечере у Дмитриева, — рассказывает очевидец, — собралось человек 25 московских литераторов, артистов и любителей... по одну сторону Гоголя сидел Дмитриев, а по другую Щепкин. Читал Гоголь так превосходно, с такой неподражаемой интонацией, что слушатели приходили в восторг. Кончил Гоголь и свистнул... Восторженный Щепкин сказал так: «Подобного комика не видал и не увижу!»

«АРАБЕСКИ». Титульный лист первого издания. 1835 г.

«МИРГОРОД». Титульный лист первого издания, 1835 г.

Сохранилась записочка, писанная Гоголем в Москве Погодину: «Завтра в 3 часа к обеду нагрянет к тебе весь ученый мир, предводимый растением Редькою». «Редька» — это профессор энциклопедии права Московского университета П. Г. Редкин, соученик Гоголя по Нежинской гимназии. Редкин был на курс старше Гоголя и, с отличием закончив лицей, завершил свое образование в Берлинском университете, где слушал лекции по логике и истории философии у Гегеля. Редкин знал много языков, писал исторические и юридические сочинения, был любим и уважаем студентами. В 1835 году он жил в доме № 30 на Большой Полянке.

Маршруты Гоголя по Москве тех лет — это по большей части маршруты литературные. Он бывает в домах своих знакомых, людей, близких к университету, к московским журналам, к театру. Круг известности Гоголя невелик, а на расширение приятельств нет времени, он бывает в Москве проездом, налетом. Путь от гостиниц до дома Погодина, дома Аксаковых, дома и дачи Щепкиных (в Кунцеве) — вот пути Гоголя по столице в 1832 и 1835 гг. Здесь же он знакомится с профессором русской словесности и сотрудником «Московского наблюдателя» С. П. Шевыревым и вступает с ним в переписку. Если с Погодиным он на «ты», то с Шевыревым еще на «вы»: Шевырев сух и держит людей на расстоянии. Тем не менее уже в 1835 году — при малом с ним знакомстве — Гоголь пишет Шевыреву: «Посылаю Вам мой Миргород... изъявите Ваше мнение, например, в Московском наблюдателе. Вы меня этим обяжете много: Вашим мнением я дорожу».