Альтист Данилов

од голову, закрыл глаза, слушал. Для него будто бы играл секстет. Естественно, не тот, в каком Данилов привык выступать в концертах. Земного в секстете не было. Однако что-то и было... Голос светила звучал ярче и сильнее других голосов, с чувством превосходства и даже власти над ними и все же не отделял себя от них. Все планеты вели свои мелодии, но в каждой из них звучали (по-особенному) темы звезды, как бы рассыпанные или раздаренные ею, и передавали они (так показалось Данилову) отчасти даже гордое умонастроение шести небесных тел: "Мы одно! Мы одно во вселенной!" Данилов привыкал к здешней музыке и способам ее выражения, она все больше и больше нравилась ему. "Что это?" - удивился Данилов. Голос третьей от светила планеты ("пульт номер четыре"), поначалу ничем не напоминавший земных звуков, вдруг изменился, и в нем, внутри него, как одно из составляющих, возникло звучание альта. Да, альта! Данилов ошибиться не мог. Теперь музыка еще сильнее трогала его... О, если б навеки так было...

Данилов как бы и очнулся. "Да, что это я тут разлегся! Они же меня сейчас хватятся!" Но что было пугаться! Ведь он именно и желал, чтобы его хватились. Мог бы здесь, слушая музыку, и ожидать, когда его хватятся и призовут. Однако нетерпение погнало его. "Туда, в созвездие Тельца", приказал себе Данилов.

Теперь он не полетел, а перенесся. С таким усердием, что чуть было не врезался в планету, где, по сведениям Данилова, обитал его отец. Данилов уже вывел себя из Кеплерова варианта мира и мелодию планеты не услышал. На первый взгляд она была не только беззвучная, но и безжизненная. Вся - в желтой пыли. И небо над Даниловым висело желтое, а местами - коричневое. Оглядевшись, а потом и поплутав по планете, Данилов обнаружил цепи невысоких гор, к сожалению, желто-коричневых. Ни кустика, ни лужицы не попалось на глаза Данилову. "Однако..." - покачал он головой. Не увидел он и ни единой хижины, ни единого шалаша.

Сведения об отце могли быть и ложными. Но если и не ложными? Как его искать? Где? И зачем? Зачем он бросился сюда сгоряча? Одно дело возмутить исследователей и вызвать скандал. Но тут-то что делать? Зачем он отцу? Зачем ему отец? Да и отец ли? Он его никогда не видел и не знает, никогда не ощущал его отцом, хотя потребность в нем в годы детства, конечно, имел. Что скажет он ему теперь? "Здравствуй, старик, я твой ребенок", так, что ли? "Фу-ты, глупость какая! - ругал себя Данилов. - Зачем я здесь!.." И все же он понимал, что сразу отсюда не исчезнет, а попытается увидать отца, хотя бы издали. Сначала это желание он объяснил себе простым любопытством. Потом посчитал, что нет, не простое любопытство, а нечто большее... Но что - большее, он и сам не знал.

"Как он живет в этой пыли и где? Как я найду его? Покричу: "Ау!" Смешно. И еще: если у меня есть потребность, пусть и смутная, увидеться с ним, то это вовсе не значит, что у него есть потребность в общении со мной. Что же я буду навязывать ему себя?"

Потом он подумал: а вдруг его отец долгие годы