Женская война

е…

— Да, я говорил… Мне кажется, вы очень ошибаетесь насчет участи, которая ожидает нас при выходе из тюрьмы. Вы говорите об эспланаде, о военном наказании, и Бог знает о чем, а мне кажется, что дело именно о нас и о чем-нибудь поважнее обыкновенного военного наказания.

— Не может быть!

— Вы смотрите на дело с такой темной точки, как я. Это, может быть, потому, что вы не столько должны бояться, сколько я. Впрочем, ваше положение не очень блистательно, верьте мне; но оно не имеет никакого влияния на мое, а мое, — я должен признаться, потому что убежден в этом, — а мое чертовски плохо. Знаете ли, кто я?

— Вот престранный вопрос! Вы капитан Ковиньяк, комендант Брона, не так ли?

— Да, так в эту минуту. Но я не всегда носил это имя, не всегда занимал эту должность. Я часто менял имена, пробовал различные должности. Например, один раз я называл себя бароном Канолем, ни дать ни взять, как вы…

Каноль пристально посмотрел на Ковиньяка.

— Да, — продолжал Ковиньяк, — я понимаю вас: вы думаете, что я сумасшедший, не так ли? Успокойтесь, я в полном рассудке и никогда еще не было во мне столько здравого смысла.

— Так объяснитесь, — сказал Каноль.

— Это очень легко. Герцог д'Эпернон… Вы знаете герцога д'Эпернона?

— Только по имени, я никогда не видал его.

— И это мое счастие. Герцог д'Эпернон встретил меня один раз у одной дамы, которая принимала вас особенно милостиво (я это знал), и я решился занять у вас ваше имя.

— Что хотите вы сказать?

— Потише, потише! Уж не хотите ли ревновать к этой женщине в ту минуту, как женитесь на другой? Впрочем, если бы вы даже вздумали ревновать, что в натуре человека, который решительно прескверное животное, вы сейчас простите мне. Я так близок к вам, что мы не можем ссориться.

— Я ни слова не понимаю из всего, что вы говорите мне.

— Говорю, что имею право, чтобы вы обращались со мною, как с братом.

— Вы говорите загадками, и я все-таки не понимаю.

— Извольте, из одного слова вы все поймете. Мое настоящее имя — Ролан Лартиг. Нанона сестра мне.

Каноль тотчас перешел от недоверчивости к самой дружеской откровенности.

— Вы брат Наноны! — вскричал он. — Ах, бедняжка.

— Да, да, именно бедняжка! — продолжал Ковиньяк. — Вы произнесли именно настоящее слово, положили палец именно на рану: кроме тысячи неприятностей, которые непременно откроются из следствия обо мне, я имею еще неприятность называться Роланом де Лартигом и быть братом Наноны. Вы знаете, что жители Бордо не очень жалуют мою прелестную сестрицу. Если узнают, что я брат Наноны, так я втройне погиб, а ведь здесь есть Ларошфуко и Лене, которые все знают.

— Ах, — сказал Каноль, возвращенный этими словами к воспоминанию о прежнем, — теперь понимаю, почему бедная Нанона в одном письме называла меня братом… Милая подруга!

— Да, вы правы, — отвечал Ковиньяк, — и я жалею, что не всегда следовал ее наставлениям, но что делать? Нельзя же угадывать будущее?

— А что с нею теперь? — спросил Каноль.

— Кто это знает?