История всемирной литературы Т.3

В биографии Миколая Семпа Шажиньского много невыясненного. Точно неизвестны даты его рождения и смерти. Предполагается, что Семп Шажиньский учился за границей (он прекрасно владел латынью, знал итальянский язык). Исследователи допускают, что он участвовал и в движении Реформации (или симпатизировал ему), но, пережив, видимо, глубокий кризис, вернулся к католицизму, о чем свидетельствуют его стихи. Изданы они были его братом Якубом примерно двадцать лет спустя после смерти Семпа. Книга была названа «Ритмы, или Польские стихи» (1601). Но нет сведений, готовил ли поэт свои сочинения к печати и каков хронологический порядок их написания. Во всяком случае, пятьдесят четыре стихотворения, опубликованные в 1601 г., — единственно достоверное поэтическое наследие Семпа Шажиньского. В XIX в. А. Брюкнер обнаружил в рукописном фонде Библиотеки Замойских цикл «Любовных стихотворений» («Erotyki»), написанных той же рукой, что и несколько известных стихов Семпа Шажиньского, и приписал авторство ему. Гипотеза, однако, до сих пор вызывает споры.

Наследие, достоверно принадлежащее Семпу, включает любовные стихи, религиозно-философские сонеты, исторические песни, парафразы псалмов Давида, несколько эпиграмм и эпитафий. Обстоятельное образование, хорошее знание поэзии Горация, Катулла, Овидия, гуманистической итальянской лирики, особенно Петрарки и петраркистов, а также Библии и Псалтири, Книги Иова, знакомство с творчеством испанских мистиков, особенно популярного тогда в Польше Луиса де Гранада, — все это оставило свой след в утонченной лирической и глубоко философской поэзии Семпа.

Опиравшийся на традиции польского Возрождения Семп Шажиньский (его справедливо считают не учеником, а творческим продолжателем поэзии Кохановского) во многом был первооткрывателем. Сонет становится у него своего рода драмой, где словно бы появляется несколько действующих лиц, которые говорят разными голосами, — напряженным спором, философической дискуссией. Приведем один из самых глубоких его сонетов «О непрочности любви к делам мира сего» (V).

И нелюбовь горька, и тяжела отрада

Любви, вводящей мысль послушную в обман,

Ведь, подновляя плоть, непрочный слой румян

Не отодвинет час грозящего распада.

О ты, кому судьбой ниспослана услада

И чей прекрасен лик, чей прям и строен стан,

Кто властью, золотом и славой осиян,

Ответь, ужели в них от всех забот ограда?

Пусть нераздельно слит земной наш путь с любовью,

Но наша плоть — стихий проявленная суть, —

Одну себя хваля в безмерном славословье,

Пытается наш дух бессмертный обмануть.

Когда, превознося лишь то, что быстротечно,

Не помнит о тебе, кто существует вечно.

(Перевод К. Богатырева)

Религиозному чувству в сонетах Семпа Шажиньского придается драматический оттенок, в то время как изложение ведется в форме логического рассуждения. До Семпа никто в польской поэзии не умел столь лаконично и последовательно передать состояние глубокой тревоги и разлада с действительностью, которое переживалось поэтом. В любовной лирике и сонетах Шажиньский достигает высокого мастерства. Он не только создает выразительные образы, использует смелые лексические сочетания, добивается особой мелодичности стиха и четкости ритма. Ему свойственна точность слова, склонность к афоризму. Виртуозно пользуется он инверсией, звуковыми диссонансами, ассонансами и внутренней рифмой.

Философские сонеты Семпа Шажиньского не утверждали ни ренессансной гармонии в реальном мире, ни барочной его гармонизации в сфере духа. Концовки сонетов I, II, III, IV содержали в себе обращение к богу, провидению или судьбе, перенося ответственность за несовершенство мира с отдельного человека на все мироустройство. В этом смысле эти концовки до известной степени однотипны, как и его заключенное в сонетах ренессансное миропонимание. Невоплотимое в действительности, но и не снимаемое спиритуалистически, оно выступало как высоко идеальное.

Сонеты Семпа — яркое явление особой полосы в литературе — позднего Возрождения. Как и сама оригинальная личность Миколая Семпа Шажиньского, они вызывали неизменный интерес. Еще в XIX в. своеобразие и значительность Шажиньского отмечались Крашевским, Сенкевичем, Фаленским. С начала XX в. замечательное для своего времени творчество поэта стало привлекать внимание не только польского литературоведения, но и ученых других стран.

Крупным поэтом позднего польского Возрождения был Шимон Шимонович (Шимоновиц, Симонидес, 1558—1628). Родился он во Львове. Его отец был богатым портным и одновременно магистром философии. По окончании Краковского университета Шимонович учился за границей (1580—1583). В Лейдене его наставником был филолог Иосиф Юст Скалигер. Возвратясь в Червонную Русь, поэт в 1586—1587 гг. сблизился с одним из самых знаменитых людей Польши XVI в. — канцлером Яном Замойским, падуанским учеником Сигония. Недругов коронного гетмана Шимонович клеймил в латинских лиро-эпических аллегориях «Бич зависти» (1588). Победа Замойского над татарами была им воспета в духе Пиндара («Alinopean», 1589). Вельможа добился для Шимоновича звания поэта-лауреата, которое носил до него Кохановский. Но звание «польского Пиндара» Шимонович заслужил более поздними произведениями.

Поэту была поручена организация академии в Замостье, родине гетмана, на границе Малой Польши и Червонной Руси. В отличие от других школ Польши, в академии, преданной заветам гуманистического цицеронианства, господствовала веротерпимость и широта взглядов. Шимонович и его коллеги поддерживали оживленные связи с заграничными учеными, особенно голландцами. Замостье и Львов были известны далеко за пределами Польши как видные центры просвещения.

По-латыни, кроме торжественных латинских од, эпиталам, гимнов, Шимонович написал также две драмы в стиле Еврипида и Сенеки. Наиболее известной стала драма «Целомудренный Иосиф» (1587), где мотивы «Ипполита» Еврипида сплетены с библейским рассказом. Драма была переведена с латинского на польский язык Ст. Гославским. Сохраняя многие элементы античной трагедии, Шимонович в концовке отходит от стилизации, отчего произведение становится христианской драмой о поисках справедливости. В трагедии «Пентесилея» (1618), посвященной царице амазонок, побежденной Ахиллесом, главная тема — не судьба героини, а осуждение войн. Несмотря на ярко гражданственные мотивы и превосходные лирические партии, драмы Шимоновича не вошли в репертуар того времени, поскольку были далеки от традиций и «официального» шляхетского, и народного (преимущественно сатирико-юмористического) театра.

Немалое гражданственное содержание несло в себе и стихотворение в двести строк «Ритмы после разгрома, на современные беспорядки». Стихотворение прямо связано с событиями восстания (рокоша) Зебжидовского против политики Сигизмунда III. Отсюда другое название стихотворения — «Рокошанская лютня». В нем особенно остро критиковалось равнодушие Сигизмунда III к бесчинствам татар на Подолье и Украине. Напоминая далее о новой опасности со стороны турок, поэт осуждал заигрывания короля с Пруссией, протестовал и против московской авантюры. Вся вина за неудачи и поражения возлагалась на неразумную политику двора Сигизмунда III. Горячо убеждая короля, что хороший правитель ничего не добьется без уважения к правам и свободе граждан, Шимонович заклинал его быть снисходительным к рокошанам, народ же призывал к национальному единству.

Шимонович сознательно шел в своем стихотворении по стопам Кохановского, прямо подчеркивая это. Описывая опустошения Подолья, всей Украины, поэт апеллировал к произведениям своего великого предшественника, порою почти цитируя его. Неоднократно пользовался он и стилистическими приемами Кохановского (в частности, риторическими вопросами). Вслед за Кохановским удалось Шимоновичу также слить классическую традицию с народной, Феокрита с украинской червоннорусской песней — прежде всего в особом идиллическом жанре, селянках, введенном львовским поэтом в литературный обиход. Им был создан своеобразный польско-червоннорусский слог, изобиловавший украинскими словами.