Поэтика за чайным столом и другие разборы
Поэтика за чайным столом и другие разборы читать книгу онлайн
Книга представляет собой сборник работ известного российско-американского филолога Александра Жолковского — в основном новейших, с добавлением некоторых давно не перепечатывавшихся. Четыре десятка статей разбиты на пять разделов, посвященных стихам Пастернака; русской поэзии XIX–XX веков (Пушкин, Прутков, Ходасевич, Хармс, Ахматова, Кушнер, Бородицкая); русской и отчасти зарубежной прозе (Достоевский, Толстой, Стендаль, Мопассан, Готорн, Э. По, С. Цвейг, Зощенко, Евг. Гинзбург, Искандер, Аксенов); характерным литературным топосам (мотиву сна в дистопических романах, мотиву каталогов — от Гомера и Библии до советской и постсоветской поэзии и прозы, мотиву тщетности усилий и ряду других); разного рода малым формам (предсмертным словам Чехова, современным анекдотам, рекламному постеру, архитектурному дизайну). Книга снабжена указателем имен и списком литературы.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Ср. у Мандельштама: Чудовищна, как броненосец в доке, Россия отдыхает тяжело («Петербургские строфы», 1913); Чудовищный корабль на страшной высоте Несется, крылья расправляет… («На страшной высоте блуждающий огонь…», 1918); В ком сердце есть — тот должен слышать, время, Как твой корабль ко дну идет <…> Ну что ж, попробуем: огромный, неуклюжий, Скрипучий поворот руля («Прославим, братья, сумерки свободы…», 1918).
Это было общее место в поэзии тех лет, ср. еще: «Красный кормчий (Владимиру Ильичу Ленину)» Ильи Ионова (1918): Руками сжав штурвал железный, На красной вышке броневой Стоит и держит путь свой звездный Мятежный, гордый рулевой… и т. д. еще 9 строф; «Воздушный корабль» Клюева (1918–1919): Я построил воздушный корабль <…> Мой корабль — буревые стихи. Только с паруса Ленина лик С укоризной на Смольный глядит.
19
Ср.: И палое небо с дорог не подобрано («После дождя», 1915); И все ниже спускается небо И падает накось, И летит кувырком, И касается чайками дна («Девятьсот пятый год», 1925–1927). В строке С звездами — дно слышится еще и отзвук ломоносовского «Вечернего размышления…»: Звездам числа нет, бездне дна.
20
О «коллаборационистской» поэтике «Второго рождения» см.: Жолковский 2011а: 301–306.
21
Подобные эмфатические, но грамматически не совсем правильные выражения с такой, такая, настолько есть в письмах влюбленного Пастернака к З. Н. Нейгауз; ср. «…работа, и природа, и музыка настолько оказались тобою <…> Что ты такое счастье, такое подтверждение <…> моей особенной [курсив Пастернака. — А. Ж.] способности любить <…> такая разгадка всего моего склада <…> такая сестра моему дарованью…» (28 июня 1931 г.; Пастернак 2003–2005: VIII, 548); ср. в стихах к ней же: Ты стала настолько мне жизнью… («Кругом семенящейся ватой…», 1931).
22
«В ямбах и анапестах Пастернака достойны удивления многосложные безударные зачины <…> Во всей русской поэзии XIX в. до сих пор разыскан только один стих 4-стопного ямба с несомненным пропуском двух первых метрических ударений: <…> И не перестает сиять <…> (Г. Батеньков) <…> — тогда как в пастернаковских стихах насчитывается 17 таких строк» [Шапир 2004: 259–260]. Шапир приводит полный список этих примеров, начиная со строчки из «Матроса в Москве», и связывает эту черту пастернаковской дикции с ее небрежной естественностью. Это, однако, не отменяет иконического потенциала таких двойных пиррихиев, реализующегося при соответствующих семантических обстоятельствах.
23
Потребность в подобных метаморфозах и их возможность, в сущности, уже была задана исходной потерянностью одинокого пьяного матроса в Москве (по контрасту с принятым топосом питерской революционной матросской массы).
24
Поэтому отмеченная Шапиром неувязка (см. примеч. 15) может объясняться насущностью этого построения, опирающегося, кстати, на паронимическое родство торса и матроса.
25
См. об этом: Жолковский 2011а: 248–252, 279.
26
Этому способствует и настойчивый упор в стихотворении на предикат был, который несколько раз проходит и в первой главе Бытия (И был вечер, и было утро и т. п.).
27
О возможной автопроекции Блока на финальный образ Христа см.: Смола, Приходько, Гоморев 1999: 326–340.
28
«В советское время подчеркивалось, что поэт принимает революцию, поставив впереди двенадцати революционеров (двенадцати апостолов) Иисуса Христа: В белом венчике из роз Впереди Исус Христос. Кстати, некоторые противники „религиозного дурмана“ считали неуместным, снижающим революционный пафос поэмы, появление Христа во главе двенадцати. Они предлагали другой вариант последней строки: Впереди идет матрос, не заботясь о том, что с матросом не совсем совместим белый венчик из роз. Но если придерживаться реальности, что вовсе не входило в замысел Блока, оправдывавшего революцию высшим из возможных оправданий — именем Христа, матрос и на самом деле был бы более уместным впереди героев поэмы. Ведь они тесно связаны с разбойной, уголовной стихией, с кровью, грабежами (на спину надо б бубновый туз; запирайте етажи, нынче будут грабежи)» [Рейфман 2003: ч. I, гл. 8].
В связи с проблемой Христос/матрос уместно привести следующие соображения комментаторов «Двенадцати»: «Петька и Катька до появления „буржуя“ Ваньки составляют пару, к которой приложимо суждение Блока о матросе и проститутке: „Матрос и проститутка были, есть и будут неразрывной классической парой, вроде Арлекина и Коломбины <…> Мы <…> знаем, что матрос с проституткой нечто совершенно иное, чем ‘буржуй’ с той же самой проституткой, что в этой комбинации может не быть тени какой бы то ни было грязи; что в ней может быть даже нечто очень высокое“ („О репертуаре коммунальных и государственных театров“)» [Смола, Приходько, Гоморев 1999: 373].
Таким образом, хотя никакой матрос в «Двенадцати» не фигурирует, архетипически он там вполне на месте и может претендовать на роль Христа.
29
Многочисленные очевидные различия между двумя текстами здесь рассматриваться не будут.
30
Дмитрий Петровский, которому была посвящена публикация «Матроса» в «Красной нови».
31
C той или иной полнотой этот рассказ Пастернака Фрицу Брюгелю (относящийся к 1936 г.) приводится в комментариях к «Матросу в Москве» (см., например: Пастернак 2003–2005: I, 511).
32
См. «Памяти Рейснер» (1926). Статья Рейснер о Рильке была напечатана в журнале «Летопись» в 1917 г. (№ 7–8). В Москву Рейснер (1895–1926) переехала из Петрограда весной 1918 г. и с осени того же года стала комиссаром Генерального Морского штаба, адъютантом и женой Ф. Ф. Раскольникова, одного из командующих военно-морскими силами Советской Республики (в дальнейшем бежавшего от Сталина и убитого за границей). Романы ранее с Гумилевым, а в дальнейшем с Карлом Радеком, утонченные поэтические вкусы, роскошная комиссарская жизнь посреди разрухи и голода, ранняя смерть от тифа — все это создало ей романтический ореол. Она стала прототипом матросской комиссарши в «Оптимистической трагедии» Вс. Вишневского (1933), а ее имя Пастернак дал героине «Доктора Живаго» (Ларисе Гишар-Антиповой, жене Стрельникова, чья фамилия похожа на фамилию мужа Рейснер — Раскольников).
В контексте знакомства с Рейснер иногда рассматривается и «Матрос в Москве». Ср.:
«Так или иначе, Рейснер в толпе революционных матросов он видел и по следам встречи написал стихотворение „Матрос в Москве“ <…> Как соединить в одно это любованье пьяным матросиком, шатающимся на московских улицах, словно на штормовой палубе, — и „пьяный флотский блев“ из „Русской революции“? Да так и соединить: „морскую низость с самым высшим, с звездами дно“. Это и было для Пастернака точным портретом русской революции: небо сошло на землю, в самую грязь. Еще яснее это выражено в известном письме к Рильке от 12 апреля 1926 года: „Великое в своем непосредственном проявлении оборачивается собственной противоположностью. Оно в действительности становится ничтожным в меру своего величия и косным в меру своей активности. Такова между прочим и наша революция“».
