Женская война

тлость, имею правилом не запирать себя в четыре стены, когда могу быть свободен, как воздух. Я уже таков уродился.

— Хорошо! Живите, где вам угодно, но отправьте ваших людей в Вер.

— Так они должны решительно поступить в число гарнизона этой крепости?

— Да.

— Под команду господина Ришона?

— Да.

— Но, ваша светлость, — возразил Ковиньяк, — что будут делать мои люди в крепости, когда там есть уже человек триста?

— Вы очень любопытны.

— О, я расспрашиваю вашу светлость не из любопытства, а из страха.

— Чего вы боитесь?

— Боюсь, что их осудят на бездействие, а это будет очень жаль. У кого ржавеет хорошее оружие, тому нет оправдания.

— Будьте спокойны, капитан, они у нас не заржавеют, через неделю они увидят огонь.

— Так их у меня убьют?

— Очень может быть! Или, может статься, имея особенное средство вербовать солдат, вы тоже имеете средство превращать их в неуязвимых?

— О, дело совсем не о том. Но я желаю, чтобы мне заплатили за них, пока они не убиты.

— Да разве вы не получили десяти тысяч ливров, как сами сознавались мне?

— Да, в задаток. Спросите у господина Лене, он человек аккуратный и, верно, помнит наши условия.

Герцог обернулся к Лене.

— Все это правда, герцог, — сказал правдивый советник. — Мы дали капитану Ковиньяку десять тысяч ливров наличною монетою на первые издержки, но мы обещали ему еще по сто экю за каждого человека сверх этих десяти тысяч.

— В таком случае, — сказал герцог, — мы должны капитану тридцать тысяч.

— Точно так.

— Вам отдадут их.

— Нельзя ли теперь, ваша светлость?

— Никак нельзя.

— Почему же?

— Потому что вы принадлежите к числу наших друзей, а прежде всего надо приманивать чужих. Вы понимаете, угождают только тем людям, которых боятся.

— Превосходное правило, — сказал Ковиньяк, — однако же при всех сделках назначают какой-нибудь срок.

— Хорошо, — отвечал герцог, — назначим неделю.

— Извольте, неделю.

— А если мы не заплатим и через неделю? — спросил Лене.

— В таком случае, — отвечал Ковиньяк, — солдаты опять принадлежат мне.

— Справедливо! — сказал герцог.

— И я делаю с ними, что хочу.

— Разумеется, ведь они ваши.

— Однако же… — начал Лене.

— Все равно, — сказал герцог советнику, — ведь они будут заперты в Вере.

— Все-таки я не люблю таких покупок, — отвечал Лене, покачивая головою.

— Однако же такие сделки очень обыкновенны в Нормандии, — заметил Ковиньяк, — они называются продажею с правом выкупа.

— Так дело кончено? — спросил герцог.

— Совершенно.

— А когда отправятся ваши люди?

— Сейчас, если прикажете.

— Приказываю!

Капитан вышел на улицу, сказал два слова на ухо Фергюзону, и рота в сопровождении любопытных, привлеченных ее странным видом, отправилась к порту, где ждали ее три барки, на которых ей следовало подняться по Дордони к Веру. Между тем начальник ее, верный своим мыслям о независимости, с любовью смотрел на удаление своих солдат.

Виконтесса молилась и рыдала в своей комнате.

«Боже