Поэтика за чайным столом и другие разборы

Седельце

шито жемчугом».

«

Не надо

мне твоей

уздечки,

Не надо мне твово

коня,

Ты пропил

горы

золотые

И

реки

полные вина».

А вот сцена из баллады «Алина и Альсим» Жуковского (1814):

Однажды, приуныв, Алина

     Сидела; вдруг

Купца

к ней вводит армянина

     Ее супруг.

«Вот

цепи,

дорогие

шали,

Жемчуг, коралл;

Они лекарство от печали:

     Я так слыхал.

На что нам деньги? На веселье.

     Кому их жаль?

Купи, что хочешь: ожерелье,

Цепочку, шаль

Или

жемчуг

у армянина;

     Вот

кошелек;

Я скоро возвращусь, Алина;

     Прости, дружок»

^[731]

.

В итоге ничего не покупается, а ревнивый муж убивает и жену, и купца (он же — несчастный влюбленный).

Сходный торговый список дважды проходит в некрасовских «Коробейниках» (1861):

Ой, полна, полна коробушка,                В короб,

кроме перстенька

:

Есть и

ситцы

и

парча

.                         «Не хочу ходить нарядная

Пожалей, моя зазнобушка,                   Без сердечного дружка!» (гл. 1)

Молодецкого плеча!

<…>

Ситцы

есть у нас богатые,

Ой! легка, легка коробушка,                Есть

миткаль, кумач

и

плис.

Плеч не режет ремешок!                     Есть у нас

мыла

пахучие —

А

всего взяла

зазнобушка                   По

две гривны

за кусок,

Бирюзовый

перстенек

.                        Есть

румяна

нелинючие —

Дал ей

ситцу штуку

целую,                 Молодись за

пятачок

!

Ленту

алую для кос,                            Видишь,

камни

самоцветные

Поясок

— рубаху белую                      В перстеньке как жар горят.

Подпоясать в сенокос —                       Есть и

любчики

заветные —

Всё поклала ненаглядная                     Хоть кого приворожат! (гл. 2)

Кстати, как мы помним, один из металитературных списков в «Евгении Онегине» (5, XXII–XXIII) тоже введен под знаком торгового реестра и тоже в основном бракуется.

2

Иногда и сам заказ начинается с формульного отклонения традиционного списка. Ср. «Аленький цветочек (Сказка ключницы Пелагеи)» С. Т. Аксакова (1858):

Вот и собирается тот купец по своим торговым делам за море, за тридевять земель, в тридевятое царство, в тридесятое государство, и говорит он своим любезным дочерям:

«Дочери мои милые <…> коли вы будете жить без меня честно и смирно, то привезу вам такие гостинцы, каких вы сами захотите» <…> Старшая дочь <…> говорит ему первая:

«<…> Не вози ты мне золотой и серебряной парчи, ни мехов черного соболя, ни жемчуга бурмицкого, а привези ты мне золотой венец из камениев самоцветных» <…>

«Хорошо, дочь моя милая <…> Работа будет немалая: да для моей казны супротивного нет».

Поклонилась ему в ноги дочь середняя и говорит:

«<…> Не вози ты мне золотой и серебряной парчи, ни черных мехов соболя сибирского, ни ожерелья жемчуга бурмицкого, ни золота венца самоцветного, а привези ты мне тувалет [зеркало] из хрусталю восточного» <…>

«Хорошо, дочь моя милая <…>, хорошая и пригожая, достану я тебе таковой хрустальный тувалет <…> Потяжеле твоя работа сестриной, да для моей казны супротивного нет».

Поклонилась в ноги отцу меньшая дочь и говорит таково слово:

«<…> Не вози ты мне золотой и серебряной парчи, ни черных соболей сибирских, ни ожерелья бурмицкого, ни венца самоцветного, ни тувалета хрустального, а привези ты мне аленький цветочек».

Уже старшая сестра начинает с отмены стандартного набора, а каждая следующая добавляет в негативную преамбулу и пожелание предыдущей. Отметим также «заморскость» ценных подарков, предлагаемых отцом и заказываемых сестрами.

3

Сходный мотив проходит в «Детстве Никиты» А. Н. Толстого (1922), в главке «Елочная коробочка», где гостья привозит материалы для украшения рождественской елки, список которых нарративизируется описанием их применения:

Да: привезла я целый чемодан разной дребедени для елки… Завтра надо заставить детей клеить <…> С большого стола в столовой убрали скатерть. Матушка принесла четыре пары ножниц и стала заваривать крахмал <…>

Мальчики принесли кожаный чемодан Анны Аполлосовны и поставили на стол. Матушка раскрыла его и начала вынимать: листы золотой бумаги, гладкой и с тиснением, листы серебряной, синей, зеленой и оранжевой бумаги, бристольский картон, коробочки со свечками, с елочными подсвечниками, с золотыми рыбками и петушками, коробку с дутыми стеклянными шариками, которые нанизывались на нитку, и коробку с шариками, у которых сверху была серебряная петелька, — с четырех сторон они были вдавлены и другого цвета, затем коробку с хлопушками, пучки золотой и серебряной канители, фонарики с цветными слюдяными окошечками и большую звезду. С каждой новой коробкой дети стонали от восторга.

— Там еще есть хорошие вещи, — сказала матушка <…> — но их мы пока не будем разворачивать. А сейчас давайте клеить.

Комментируя этот эпизод, исследовательница пишет:

В «Детстве Никиты» вообще целые горы ящичков, таинственных коробочек и таинственных вазочек, а также и другие вместилища^[732] <…> Под елкой ожидают завернутые подарки. Отец же присылает из города подарки прямо подводами! Лучший из них слишком велик, чтобы быть завернутым, — это лодка. Она была «завернута» ранее — когда отец сообщал о ней в письме в сознательно неопределенных словах, чтоб подогреть детские ожидания. Читатель <…> сопереживает возникающему на его глазах как бы «культу карго» — сверхценных заморских подарков. Отец <…> задает тут тон — все его приобретения <…> суть <…> бессмысленно-прекрасные <…> заморские подарки — <…> символы «иного царства».