Поэтика за чайным столом и другие разборы

(Мф. 1: 1–17; см. также Лк. 3: 23–38)

Родословная почти полностью сводится к перечню имен, который разнообразят лишь три скупых вкрапления географических (переселение в Вавилон) и матримониальных сведений (Давид и подразумеваемая Вирсавия; Иосиф и Мария). Их подытоживает сакральное числовое резюме (14 = 7 х 2, где 7 — магическое число; а также 14 = D (= 4) + V (= 6) + D (= 4), где D-V-D — имя Давида), нарративно выделяющее два знаменательных династических звена (от Авраама до Давида и от Давида до Иисуса).

Несмотря на однообразие и длину списка (42 имени)^[721], его иерархическая нацеленность на центральную фигуру Иисуса предельно отчетлива, как это вообще характерно для родословных, сочетающих внешнюю сочинительность с хронологической и династической подчинительностью.

2

У Пушкина есть два подобных опыта, насыщенные именами собственными как предков (самого поэта или вымышленного героя — Езерского), так и соответствующих исторических фигур, и топонимов. Начнем с «Моей родословной»:

Мой

предок Рача

мышцей бранной              <…>

Святому

Невскому

служил;                         С

Петром мой пращур

не поладил

Его потомство

гнев венчанный,                  [= Федор Пушкин]

Иван IV

пощадил.                                        И был за то повешен им

Водились

Пушкины с царями

;                     <…>

Из них был славен

не один

,

Мой дед

, когда мятеж поднялся

Когда тягался с поляками                            [= Лев Александрович Пушкин]

Нижегородский мещанин

                          Средь

петергофского

двора,

[= Козьма Минин]

<…>                                                             Как

Миних

, верен оставался

Когда

Романовых

на царство                       Паденью

третьего Петра

Звал в грамоте своей народ,                        <…>

Мы

к оной руку приложили,

Я грамотей и стихотворец

,

Нас жаловал

страдальца сын                     Я

Пушкин просто,

не

Мусин.

[= Михаил Романов]

Пушкин перечисляет, — но почти не называет по именам, а описывает с помощью перифраз, намеков и обобщенных упоминаний (его потомство, Пушкины, мы, нас, мой пращур, мой дед) 8 предков по отцовской линии, в контексте 11 аналогичным образом прямо или косвенно упоминаемых царей и других видных исторических фигур, а также соответствующих топонимов. Список венчается отсылкой к собственной литературной фигуре.

В «Езерском» (II–IV) в общем те же принципы построения применены к вымышленному герою и его вымышленным предкам, действующим, однако, на реальном историческом и географическом фоне.

Одульф

, его начальник рода,                     А там раздавлен, как комар,

Вельми бе грозен воевода,                         Задами тяжкими татар;

Гласит

Софийский хронограф

,                  За то со славой, хоть с уроном,

При Ольге

сын его

Варлаф

                        Другой

Езерский, Елизар

,

Приял крещенье в

Цареграде

                     Упился кровию татар

С рукою греческой княжны

;                      Между

Непрядвою

и

Доном

,

От них два сына рождены:                          Ударя с тыла в кучу их

Якуб и Дорофей

. В засаде                         <…>

Убит Якуб; а Дорофей

Родил

двенадцать сыновей

.

Блестят Езерских имена

.

                                                                 Они и в войске, и в совете,

Ондрей

, по прозвищу Езерский,                 На воеводстве и в ответе

Родил

Ивана

да

Илью

.                              Служили

князям и царям

.

Он в

лавре

схимился

Печерской

.              Из них

Езерский Варлаам

Отсель фамилию свою                               Гордыней славился боярской

Ведут

Езерские

. При

Калке

                      <…>

Один из них

был схвачен в свалке,           И умер,

Сицких

пересев.

Здесь упомянуты 12 (групп) предков, из которых безымянными остаются лишь греческая княжна — жена одного, двенадцать сыновей другого и герой самой колоритной характеристики — спектакулярно раздавленный при Калке. Фон к ним образуют 8 имен собственных: топонимы, княжеские и боярские имена и название авторитетной летописи. Пушкин явно наслаждается словесной орнаментальностью этого каталога.

2

Стилистическое напряжение, возникающее между прямым называнием одних персонажей, перифрастическими отсылками к другим и полной безымянностью, а то и типовой обобщенностью и даже вымышленностью прочих, составляет характерную черту подобного дискурса. Интересное новое решение эта коллизия получает в стихотворении Кузмина «Мои предки», которое приведу целиком^[722].

Моряки

старинных фамилий,

влюбленные в далекие горизонты,

пьющие вино в темных портах,

обнимая веселых

иностранок;

франты

тридцатых годов,

подражающие д’Орсе и Брюммелю,

внося в позу

денди

всю наивность молодой расы;

важные, со звездами,

генералы,

бывшие милыми

повесами

когда-то,

сохраняющие веселые рассказы за ромом,

всегда одни и те же;

милые

актеры

без большого таланта,

принесшие школу чужой земли,

играющие в

России «Магомета»

и умирающие с невинным

вольтерьянством;