Прах и пепел

ее старый паспорт перечеркнут и отдадут мне, девки знакомые, а я его сожгу. Заберем ее сына, а там, глядишь, и своего соорудим. Как думаешь?

— Дело нехитрое.

Глеб закрыл наконец чемодан, поставил на него баян, подсел к столу.

— Ну что, по прощальной?

— Учти, при Лене тебе придется с этим сократиться.

— Не беспокойся. Все будет в пределах разумного. Ведь мне, дорогуша, уже под тридцать. Как это твой Пушкин говорил насчет женитьбы?

— «Кто в двадцать лет был франт иль хват, а в тридцать выгодно женат».

— Вот за это давай и дернем!

Они выпили. Глеб закрыл бутылку, поставил в шкаф.

— Все! Тебе оставляю.

Снова сел за стол.

— Не хочу, дорогуша, произносить лишних слов…

— Твоя молчаливость мне известна, — рассмеялся Саша.

— Вот именно. Но скажу тебе так. Когда я ее на почте увидел, сразу понял — это моя судьба. И не в том дело, что красавица, языки знает, дело, дорогуша, совсем в другом…

Он помолчал, потом продолжил:

— Ведь она одной с тобой породы — деликатная. Но в ней это вызывает у меня нежность, благоговение, извини за такие высокие слова. Ты мужчина и должен быть в этом мире бульдогом с мертвой хваткой. А она женщина, она бульдогом быть не может. Вот Ульяна твоя…

— Возьми ее себе.

— Неважно чья. Ульяна — бульдог. А Лена — женщина, я ее защищать хочу, оберегать от этого хамского мира. Я когда услышал, что она шпалы таскает, хотел пойти туда и перебить всех этих директоров и прорабов — сами, сволочи, таскайте, вот какое состояние у меня было. Одного не могу себе простить: почему две недели назад, как только получил письмо из Москвы, сразу не увез ее. Оробел, дорогуша. Такая женщина! Как подойти? Как сказать? Как предложить? А узнал про Каневского, сразу решил — надо выручать, спасти во что бы то ни стало. Любит не любит, не имеет значения, главное — увезти отсюда… А теперь, слышал? «Вы мне близкий человек». А?! «С вами я была бы счастлива». Как, дорогуша?! Тебе кто-нибудь говорил такие слова? Мне нет, никогда!

— Лена замечательная, — сказал Саша, — я много лет ее знаю. Я рад за тебя и рад за нее. А теперь давай спать ложиться. Привыкли с тобой дрыхнуть до полудня, а завтра рано вставать…

В девять часов они были готовы, но Лена запаздывала. Глеб подходил к окну, смотрел, не идет ли, метался по комнате.

— Что-нибудь задержало, — успокаивал его Саша, — сейчас придет.

Время подошло к десяти, потом к одиннадцати… Поезд через час…

— Может быть, она прямо на вокзал поехала? — предположил Глеб.

— Такой глупости она не сделает, скорее всего, отменили выходной.

В двенадцать часов они поехали к Лене.

На завалинке, опираясь на палку, сидела та старуха, что разговаривала с ними в прошлый раз. Увидев Сашу и Глеба, тихо сказала:

— Идите, идите, ребята, нету Лены.

— Когда ее забрали?

— Вчера, идите, идите.

Они не двигались с места.

Старуха поманила Глеба пальцем.

— Сынок, а какой она нации?

— Русская она.

— А веры-то какой? Православной или еще какой?

— Православной.

— Дай