Прах и пепел

и, на мрачные заводские корпуса, — и лагерем. В лагере, я думаю, даже спокойнее.

Тихий летний вечер, еще светло, но в бараках мелькает свет, и уже взошла Венера — первая вечерняя звезда, дым поднимается из заводских труб. Мирный пейзаж, черт бы его побрал!

— Значит, в лагере тебе будет спокойнее?

Она внимательно посмотрела на Сашу, услышала в его голосе недобрую интонацию.

— Да, я так думаю.

— И за кого тебе будет спокойнее? Может быть, за сына? Тебе от него будут передавать поцелуи, а ему от тебя шоколадки?

— Ты жестоко говоришь со мной, Саша.

— Говорю так, как вы того заслуживаете. Неужели опыт собственных родителей вас ничему не научил? Дали себя заглотнуть, подставили головы. Розыска боишься! Какой суд тебя судил? Никакой! Какой срок тебе дали? Никакого! Незаконно приказали уехать в такой-то город. И вы все безропотно подчинились, уехали дожидаться здесь лагеря. Ведь у тебя чистый паспорт. Через три дня вы с Глебом зарегистрируетесь, и тебе дадут новый, с другой фамилией. И никто тебя не найдет. Но ты боишься, трусишь! Привыкли жить рабами, рабами и помрете. И поделом!

Опустив голову, она молчала, долго молчала, потом сказала Глебу:

— Глеб, вы стоите лицом к бараку. Сколько там женщин на скамейке?

— Четыре.

— А когда вы пришли, были три?

— Да.

— Четвертая в зеленой кофточке?

— Да.

— Одна из тех, кто следит за нами. Поэтому я и не разрешала себя провожать до барака. И если я сейчас с вами уйду и не вернусь ночевать и тем более не выйду утром на работу, меня кинутся искать. Мы можем прямо сейчас уехать? Есть поезд?

— Ленинградский поезд днем, в двенадцать часов.

— Вот видите! Я могу уйти только в выходной.

— Когда он у тебя? — спросил Саша.

— Послезавтра.

— Рискованно ждать, — сказал Глеб, — не обязательно ехать поездом, можно пароходом, а потом где-нибудь пересесть.

— Милый Глеб, у них свои люди и на вокзале, и на пристани, даже на автобусной станции. У нас кое-кто пытался уехать, поймали. Важно, чтобы здесь хватились возможно позже, поэтому бежать надо в выходной. — Она усмехнулась. — Какое слово — «бежать»…

— Мне оно нравится, — пытался пошутить Глеб.

Саша встал.

— Послезавтра утром мы ждем тебя у нас дома. Постарайся прийти пораньше, могут возникнуть другие варианты.

— Я буду ровно в девять. Как вы понимаете, без вещей. — Она улыбнулась, наконец-то это была ее прежняя застенчивая улыбка. — Придется вам, Глеб, справлять мне новый гардероб.

На следующий день Глеб оформил увольнение. Семен Григорьевич поморщился, но никуда не денешься — человеку надо к новому месту службы. Глеб ему сказал, что уедет дня через три, а сам взял билеты на завтра, на ленинградский поезд, были у него знакомые в городской кассе, все сделали.

Вечером дома, собирая вещи, Глеб говорил Саше:

— Хватятся ее, а она уже в Калинине, пока расчухаются, она уже Дубинина Елена Ивановна. Звучит?

— Звучит.

— Всесоюзный розыск? Это милиция, прописка, отделы кадров. В загс не сунутся. Тем более ее