Женская война

ных людях тех блестящих и проворных охотников, которые гнались за оленем в парке Шантильи.

Но у страха глаза далеко видят: Помпей и виконтесса де Канб узнали под окровавленными повязками несколько знакомых лиц.

— Ах, сударыня, — сказал Помпей, — видно, похороны ехали по дурной дороге. Дворяне, должно быть, попадали с лошадей, посмотрите, как они изуродованы!

— Я тоже думала…

— Это напоминает мне возвращение из Корбии, — гордо продолжал Помпей, — но тогда я был не в числе храбрецов, которые ехали, а в числе отчаянных, которых несли на руках.

— Но, — спросила Клара с беспокойством, — неужели у этих дворян нет начальника? Уж не убили ль его, потому что его не видно? Посмотри-ка!

— Сударыня, — отвечал Помпей, гордо приподнимаясь на седле, — нет ничего легче, как узнать начальника между его подчиненными. Обыкновенно в эскадроне офицер со своими унтер-офицерами едет посередине. Во время сражения он скачет сзади или сбоку отряда. Извольте взглянуть сами на те места, о которых я вам говорил, и тогда судите сами.

— Я ничего не вижу, Помпей, но, кажется, за нами кто-то едет. Посмотри!

— Гм! Гм! Нет, никого нет! — отвечал Помпей, кашляя, боясь повернуться, чтобы в самом деле не увидеть кого-нибудь. — Но позвольте! .. Вот не это ли начальник, с красным пером?.. Нет… Или вот этот, с золотой шпагой?.. Нет… Или этот, на буланой лошади, похожей на лошадку Тюрена?.. Нет! .. Вот это странно, однако же, опасности нет, и начальник мог бы показаться, здесь не то, что при Корбии…

— Ты ошибаешься, Помпей, — сказал пронзительный и насмешливый голос сзади Помпея и так испугал его, что храбрый воин едва не свалился с лошади. — Ты ошибаешься: здесь гораздо хуже, чем при Корбии.

Клара живо обернулась и шагах в двух увидела всадника невысокого роста и одетого очень просто. Он смотрел на нее блестящими глазами, впалыми, как у лисицы. У него были густые черные волосы, тонкие и подвижные губы, лицо желчное, лоб печальный, днем он наводил уныние, а ночью мог даже испугать.

— Князь Марсильяк! — вскричала Клара в сильном волнении. — Ах, как я рада видеть вас!

— Называйте меня герцогом де Ларошфуко, виконтесса. Теперь отец мой умер, я наследовал его имя, под которым с этой минуты станут записываться поступки мои, добрые или дурные…

— Вы возвращаетесь?..

— Возвращаемся разбитые.

— Разбитые! Боже мой!

— Сознаюсь, мы возвращаемся разбитые, потому что я вовсе не хвастун и говорю всегда правду самому себе, как говорю ее другим, иначе я мог бы уверять, что мы возвращаемся победителями. Но действительно, мы разбиты, потому что попытка наша на Сомюр не удалась. Я явился слишком поздно, мы лишились этой крепости, очень важной, Жарзе сдал ее. Теперь, предполагая, что принцессу примут в Бордо, как обещано, вся война сосредоточится в Гиенне.

— Но герцог, — спросила Клара, — я поняла из ваших слов, что Сомюр сдан без кровопролития, так почему же все эти господа переранены?

Герцог не мог скрыть гордости, несмотря на всю власть свою над собою,