Гроза Византии

кладывает поход.

- Он не будет больше делать этого.

- Уж не ты ли его заставишь?

- Я!

Всеслав презрительно усмехнулся.

- Оставим это, - сурово вымолвил он, - скажу тебе только одно, что я, пожалуй, и не рад теперь твоему возвращению в Киев.

- Когда ты узнаешь все, ты будешь обрадован.

- Вряд ли!

- Поверь мне...

Брат и сестра некоторое временя молчали.

- Только еще раз, молю тебя, Всеслав, погоди посылать на Ильмень!... Клянусь тебе, Аскольд поведет вас...

- Сказал он тебе, что ли?

- Скажет!

- Когда?

- Скоро, очень скоро...

Тон ее голоса был так уверен, что Всеслав вдруг почувствовал себя убежденным.

- Хорошо, сестра, я повременю немного, только очень немного, иначе, если не я, так другие пошлют за Рюриком. Все томятся этим бездействием, а тут вот получены вести, что к нам едут византийские купцы, да на этот раз не просто так, а с дарами от самого византийского императора... Ох, уж эти дары!.. Примут их князья, отложат поход - вот и полетит весть на Ильмень...

Зоя внимательно слушала слова брата.

"Медлить нечего! - с тоской думала Зоя. - Если я не заставлю Аскольда идти на Византию, ему придется плохо"...

9. ЧАРЫ ЛЮБВИ

Едва только наступил вечер, Зоя, укутанная с ног до головы, вышла из покоев.

Перед палатами князей, где она жила вместе со своим братом Всеславом, была обширная поляна, на которой Аскольд и Дир давали пиры киевским людям, а со всех других сторон раскинулся густой плодовый сад.

Конечно, норманны и жители Киева развели сад с самыми прозаическими целями - иметь всегда плоды и ягоды для княжьего стола, но Зоя решила воспользоваться им для своих целей.

Она знала, что окна покоев Аскольда выходят в этот сад, и что в этот вечер Аскольд, по своему обыкновению последнего времени, был дома.

Вечер был чудный, какие могут быть только на юге в начале осени. Полная луна с высоты небес заливала весь сад своим ярким светом. Кругом все было тихо. Киев давно уже спал. Плодовые деревья и гряды с ягодами струили свой аромат...

Молодая женщина осторожно обошла палаты князя и взглянула в сторону окон.

Окно в покое Аскольда было раскрыто настежь.

Зоя улыбнулась, потом тихо, тихо, как бы про себя запела:

По дружке тоскует горлица,

По дружке, по ясном соколе;

Не летит в ее он гнездышко,

Позабыл свою подруженьку.

Истомилась грудь высокая,

Истерзалось сердце бедное

По желанном друге-соколе,

По его по ласкам искренним.

При лунном свете она заметила, что у окна показалась статная фигура Аскольда.

Тогда Зоя выступила из тени и пошла мимо окон, делая вид, что не замечает князя.

Для тебя ли ненаглядного

У окна, окна косящета,

Не одну глухую ноченьку

Я сидела, сна не знаючи.

Ты лети ж, лети, соколик мой,

Приходи же, мил желанный друг,

Успокой мое сердечушко,

Что из белой груди рвется вон.

Так продолжала она петь.

- Зоя! - громко воскликнул Аскольд. - Ты ли это?

Молодая женщина