История всемирной литературы Т.5

Заслуживают внимания и те признания, которые делает Гете позднее в своей автобиографии относительно воздействия на него в юные годы французского Просвещения. Штюрмеры не принимали материализма французских энциклопедистов. Гете говорил, что «Система природы» Гольбаха разочаровала его, ибо, по его мнению, в этой «скучной атеистической полутьме» исчезли и земля и небо. Он порицает в этой философии «метафизику», этим термином поэт обозначает умозрительность, схематизм представлений, и противопоставляет ей «живое знанье», как это полнее всего выражено в истории стремлений и борьбы Фауста. Однако скептическое отношение к французскому материализму не отражается на его высокой оценке Дидро, имя которого он называет в одном ряду с Руссо: «Они направляли нас, заставляли нас держаться ближе к природе». Таким образом, немецкий поэт отмечает у Дидро и Руссо не столько то, что их разделяет, сколько то, что объединяет — их роль в борьбе за сближение искусства с жизнью.

Диапазон эстетических исканий молодого Гете необычайно широк. Преодолевая влияние анакреонтики, он обращается к разным традициям, как немецким, так и иноземным. Внимание поэта привлекает национальная самобытность Ганса Сакса. Гете даже пользуется его излюбленным стихом, так называемым книттельферсом.

В жанре оды он продолжает Клопштока, но еще в большей степени стремится усвоить тон и поэтическую манеру Пиндара, своеобразно сочетая мифологические образы и возвышенную лексику со штюрмеровской эмоциональностью и руссоистским восприятием природы («Песнь странника в бурю»).

Обогащенный разными литературными традициями, Гете-поэт обретает свою собственную неповторимую интонацию. Покоряющей была задушевность и простота его любовной и пейзажной лирики, его застольных песен. Впервые в немецкой поэзии были найдены безыскусные и в то же время емкие и точные слова, чтобы передать национальный колорит природы, взволнованно рассказать о человеческой жизни, отразить мысли и настроения охотника, путника на дороге.

Лирика молодого Гете покоряет ренессансным полнокровием, светлым, жизнерадостным мироощущением.

Как эту радость

В груди вместить! —

Смотреть! и слушать!

Дышать! и жить!

(«Майская песня».

Перевод Л. Глобы)

Драматические опыты Гете-штюрмера предстают прежде всего как памятники его настойчивых, беспокойных исканий. «Одержимым» называл его друг Ф. Якоби. Гете переходит от одного замысла к другому, пробует перо в разных драматических жанрах, ищет героев во всех эпохах, легендарных и исторических (Прометей, Цезарь, Магомет, Бомарше), пишет масленичные действа в духе Г. Сакса, пародии, шутки, сатиры в драматической форме.

Активно не приемля окружающего убожества, Гете ищет настоящего героя, с характером и волей к действию. В монологе из неоконченной драмы (1773) его Прометей непокорен, бесстрашен, исполнен достоинства. Но Гете передает не только пафос сопротивления и борьбы, но и величие созидательных усилий. Его Прометей — творец, созидатель, мастер: «Здесь сижу я, людей ваяю, по своему подобию, род равный мне: чтобы страдать и плакать, наслаждаться и радоваться — и Зевсом пренебрегать, как я!».

В поисках героя поэт приходит к легенде о чернокнижнике XVI в. Фаусте. Ранний вариант «Фауста» (1773—1775), так называемый «Прафауст», многообразно отразил атмосферу «Бури и натиска», в которой он создавался. Штюрмеровским пафосом проникнут первый монолог Фауста — непримиримо-страстное отрицание им мертвой схоластической науки. Дерзкая попытка Фауста заявить о себе как о равном Духу земли и трагическое ощущение беспомощности перед титанической мощью непостижимой Природы — это одна из тех коллизий, которые волновали «бурных гениев». В этом эпизоде концентрированно передан трагический аспект штюрмеровского бунта, так, как он выражен у Клингера и у молодого Шиллера.

Конфликт между Фаустом и Мефистофелем не стал еще основным в драме, не было «Пролога на небесах», не было сцены договора, определяющих философский смысл окончательного варианта первой части. На первом плане оказалась история Маргариты. Но популярная у штюрмеров тема получила в «Прафаусте» совершенно иную трактовку. Героини Ленца, Вагнера, Бюргера — соблазненные и обманутые девушки, жертвы вероломства. Образ Маргариты связан с философией чувства, с культом природы у Руссо. Для Фауста она воплощение природы, как для Вертера — Шарлотта.

Новаторской не только в немецкой, но и в европейских литературах была историческая драма «Гец фон Берлихинген» (две редакции: 1771 и 1773 гг.). Широкая панорама событий, связанных с эпохой Реформации и Крестьянской войны, множество действующих лиц, колоритно представляющих все сословия того времени, главный герой, в жизни которого перекрещиваются судьбы других и в драматической истории которого, как в фокусе, концентрируются противоборствующие силы эпохи, — все это впервые предстало на немецкой сцене. Гете творчески осмыслял опыт шекспировских хроник и трагедий.

Новыми были и сюжет, и тема, и герои. Смелым было и само обращение к бурной эпохе XVI в., и выбор героя — мелкопоместного рыцаря Геца фон Берлихингена, поднявшего бунт против усиления княжеской власти. Изображение двора князя — епископа бамбергского не уступало по силе обличения самой острой политической драме 70-х годов — «Эмилии Галотти» Лессинга. Некоторая нарочитая исключительность образа Адельгейды, демонической женщины, приближенной князя, не мешает автору раскрыть типичные черты не только придворных нравов, но и княжеской политики. Беззастенчивостью, коварством и жестокостью Адельгейда превосходит придворного Маринелли у Лессинга.

Лишь в немногих драмах «Бури и натиска» был представлен активной силой народ. Гете вывел на сцену восставших крестьян. В их грозном облике не все вызывало симпатии поэта. Стихия народного гнева пугает его. Но в драме нет абстрактного осуждения насилия. Его программный герой — честный, благородный Гец — действует мечом, и Гете поэтизирует эту вооруженную борьбу против несправедливости.

Гец борется против князей во имя восстановления неких патриархальных отношений между императором и рыцарями. Но таково было историческое заблуждение многих честных людей того времени, и Гете правдиво передает этот запутанный клубок тогдашних политических конфликтов, многими чертами предвосхищая художественные открытия романтиков, новаторство В. Скотта. Гете вместе с тем вносит в драму о XVI в. идеи и мотивы своего времени. Герой ее сродни «бурным гениям» 70-х годов. И трагедия его — трагедия одиночки, судьба сходна с судьбой героев Клингера или молодого Шиллера. Поэтизируя в Геце простоту и патриархальность, в сцене смерти героя даже вкладывая в его уста мысль о слиянии с природой, Гете парадоксально соединял руссоистско-гердеровские идеи и бытовые реалии XVI в.

При этом в финале он как бы сдвигает времена. Гец произносит речь, обращенную в будущее: «Я оставляю тебя в развращенном мире, — говорит он жене, — приходит время обмана, ему дана полная свобода. Негодяи будут править хитростью, и честный попадется в их сети». Читателю предлагалось подумать, не относятся ли эти слова и к его времени.

Мировую славу приносит Гете роман в письмах «Страдания юного Вертера» (1774). Герой его — молодой человек из третьего сословия, который задыхается в обществе, где царят невежество и предрассудки. Он ищет успокоения и радости в общении с природой, погружается в патриархальный мир эпических поэм Гомера, находит непрочное прибежище в своей любовной мечте о Шарлотте, простой скромной девушке, которая также воплощает для него наивность и безыскусственность самой природы.

В романе из реального немецкого быта Гете отказывался от героя-бунтаря. И все же в Вертере живет мятежный дух «бурных гениев». Это яркая индивидуальность, и, подобно другим литературным героям эпохи, он ищет выхода из мучающих его сомнений и неудовлетворенности в утверждении своей личности, своего свободного «Я».

Форма романа в письмах дала возможность глубоко раскрыть мир чувств героя, показать сложный процесс восприятия и осмысления впечатлений от немецкой действительности. Это роман сентиментальный, психологический и одновременно социальный, в котором точно найдены детали общественного быта и на ряде эпизодов раскрыты общественные противоречия. В начале второй книги романа все чаще начинают звучать ноты негодования. Героя возмущает «общество мелких людишек, кишащих вокруг». Речь идет о чиновниках, среди которых он оказался, поступив на службу в канцелярию посланника: «Какая борьба мелких честолюбий; все только и смотрят, только и следят, как бы обскакать друг друга хоть на шаг». Вертер в полной мере испытал на себе высокомерие местных аристократов, униженный, он вынужден был подать в отставку. Столкновение с официальным обществом обострило у него чувство одиночества. В финале романа упоминается «Эмилия Галотти» Лессинга — многозначительная деталь, подчеркивающая социальный смысл трагедии героя.