История всемирной литературы Т.6

Крестьяне Ренцо, Лючия и их среда предстали в «Обрученных» как хранители высоких нравственных ценностей. Поставив в центр конфликта деревенского прядильщика и его скромную невесту, соотнеся именно с их судьбами события частной жизни других персонажей и общественно-политической жизни всей Ломбардии, Мандзони, по определению современного итальянского писателя Д. Реа, «совершил революцию в прозе Италии». Его исторический роман еще более «безгероичен», чем у Скотта (Э. Бонора), а в исторически характерном экзотическое, «колоритное» начало сведено до минимума. Крестьянский колорит проступает в зарисовках повседневных занятий и быта деревенских жителей, в передаче их пересудов и пр.

Наиболее своеобразно проецированность индивидуальных судеб на общие народные судьбы сказалась в непосредственном присутствии в повествовании «героя-массы». Масса может выступать и как участник действия, активный и, главное, подчиняющий себе судьбы героев. Такова толпа миланской бедноты в сцене хлебного бунта, в картинах Милана, пораженного чумой. Писатель создает коллективный образ страдающего народа, горести и надежды которого едины с переживаниями главных героев повествования.

Своеобразна структура романа. Интрига то и дело прерывается пространными историческими описаниями. За это автора «Обрученных» упрекнул Гёте: очень высоко оценив роман, он, однако, считал, что ради исторических описаний Мандзони пренебрег главной задачей романиста — «описывать любовь и страдания своих обрученных». Действительно, Мандзони отдаляется от традиционного принципа построения романа вокруг судьбы и приключений отдельного человека — главной композиционной модели романа XVII и XVIII вв., дающей себя знать и у такого новатора романной формы, как Скотт.

С развитием реалистической тенденции, наиболее ярко представленной в итальянской романтической прозе «Обрученными» Мандзони, и было связано будущее повествовательной традиции в Италии. Однако сами писатели-романтики первой половины века не сумели углубить эту тенденцию, хотя вслед за автором «Обрученных» многие из них обращались к историческому прошлому и даже пытались следовать примеру Мандзони в воспроизведении характерных черт эпохи (из числа этих романистов выделяется Т. Гросси, автор исторического романа «Марко Висконти», 1834).

ПРОЗА И ДРАМА 30—40-х ГОДОВ

В 30-е и 40-е годы в общественной жизни страны усиливаются революционные и демократические тенденции, шире разворачивается политическая деятельность «умеренного» крыла Рисорджименто — либералов и более радикального — демократического лагеря патриотов. В итальянском романтизме задачи пропаганды идей Рисорджименто выдвигаются на первый план. Как писал вождь демократических сил, видный общественный деятель и критик Джузеппе Мадзини, романтики должны творить «песнь битвы» для самых широких масс народа, призванных осуществить дело национального освобождения Италии. Вдохновляясь романтическим пафосом Шиллера, Фосколо и Байрона, эта литература должна была создавать титанические образы и воспевать героику революционной борьбы, подвиг борца, устремленного мыслью к будущему.

Драматургия Джованни Баттиста Никколини (1782—1861) дает один из примеров такого осмысления национальной истории. Первые драмы этого флорентийского мастера, написанные в начале 20-х годов, были типично классицистическими. Наиболее полно романтические художественные искания Никколини проявились в его исторических трагедиях 30—40-х годов, в пору сближения поэта с Мадзини, в таких, как «Джованни да Прочида» (1830) и «Арнольд Брешианский» (1843). Характеры героев Никколини очерчены резкими штрихами, страсти их противоречивы и выражены в высшей степени патетически. Романтическим вкусам тех, кто сочувствовал революционной пропаганде Мадзини, особенно импонировало изображение на сцене разгневанного, вооруженного народа, идущего на бой с иноземцами. Герой — тираноборец, показанный в толпе народа, готового разделить его подвиг, — в этом и состояло основное художественное открытие Никколини.

Исторический роман ливорнского писателя Франческо Доменико Гверрацци (1804—1873) являет собой своеобразное соединение повествовательного начала с лирическим пафосом и нравственно-философским настроем. Таков роман «Битва при Беневенто» (опубл. 1827) и наиболее значительное явление в исторической прозе этого круга — роман «Осада Флоренции» (1836), написанный в пору дружбы с Мадзини и ему посвященный.

В этих произведениях Гверрацци в крайних формах воплотился тип итальянского романа 30—40-х годов, на исторических примерах воспитывавшего патриотизм своего широкого читателя и горячо пропагандировавшего идеи возрождения нации. С одной стороны, в нем изобилуют драматически острые, часто неправдоподобные ситуации, в которых герои проявляют свою экзальтированную натуру, с другой — эпизоды, в которых героизм, благородство, гражданские добродетели защитников справедливости противостоят низости, трусости, коварству злодеев.

Повествовательная тенденция «Обрученных» более органично соединилась с животрепещущей проблематикой Рисорджименто 30—40-х годов в исторических романах пьемонтского писателя и политического деятеля Массимо Д’Адзельо (1798—1866).

Замысел первого его романа «Этторе Фьерамоска, или Барлетский поединок» (1833) был, по признанию самого автора, продиктован стремлением возродить в национальном характере итальянцев долго подавлявшиеся в нем благородные и возвышенные чувства. Политическая патетика, обилие общих для прозы романтиков сюжетных ходов в изображении борьбы добродетельного и злодейского начал сближают повествование Д’Адзельо с романами Гверрацци. Но, в отличие от последних, в рассказе Д’Адзельо о поединке итальянских патриотов с французами много юмора, сочных красок в воспроизведении духа эпохи, динамичны и естественны характеры многих героев, составляющих колоритный фон трагической истории Этторе и его возлюбленной.

В романе «Никколо де’Лапи» (1841) сквозь типичную для итальянского исторического романа этого времени сюжетную усложненность и лирико-патриотическую патетику проглядывает политическая полемика либерала Д’Адзельо с мадзинистом Гверрацци, изобразившим в своей «Осаде» те же самые флорентийские события, что и автор «Никколо». В отличие от безудержных в своей ненависти к врагу, могучих героев «Осады Флоренции», в нарисованных Д’Адзельо образах патриотов преобладают более спокойные краски. Доблесть защитника родины сочетается в главном герое романа — Никколо — с религиозным смирением, с добродетелями семьянина. Наиболее привлекательный персонаж романа — весельчак Фанфулла, монах и воин одновременно.

В условиях Рисорджименто именно исторический роман обозначил магистральное направление в развитии романтической прозы Италии. Произведения других повествовательных жанров, характерных для европейского романтизма, пока малочисленны: в 30-е годы появляются отдельные романы из жизни бедняков (Дж. Каркано, А. Раньери); психологическая проза делает первые шаги, ориентируясь в изображении борьбы добродетели со страстью на Сент-Бёва и раннего Бальзака (роман Н. Томмазео «Вера и красота», 1840).

Вехой на пути становления психологической прозы было творчество Сильвио Пеллико (1789—1854). Глава журнала «Кончильяторе» карбонарий Пеллико в 1820 г. был приговорен к смерти. Но казнь заменили десятилетним заточением в крепость Шпильберг, по выходе из которой Пеллико опубликовал книгу своих воспоминаний — лирическую повесть «Мои темницы» (1832). Она получила широкую известность.

Доминирующая тема в произведениях Пеллико — духовная стойкость человека, сопротивляющегося враждебным обстоятельствам или собственным страстям. Еще в трагедии «Франческа да Римини» (1815), вдохновленной эпизодом дантовской «Божественной комедии», а по своей структуре приближающейся к произведениям Альфьери, Пеллико изобразил драматические метания двух любящих душ, пытающихся обрести власть над своим чувством во имя идеала добродетели.

Автобиографическая повесть «Мои темницы» — исповедь заключенного, от беспредельного отчаяния пришедшего к духовной умиротворенности. Герой, поначалу страдающий от одиночества, обретает силу духа вместе с проснувшейся в нем верой в бога. Художественное своеобразие книги Пеллико — в безыскусно правдивом рассказе героя обо всем, что было пережито в заключении им самим и обретенными им в тюрьме друзьями. Христианской тенденциозностью далеко не исчерпывается нравственное и гражданское значение «Моих темниц»; книга Пеллико — взволнованный, психологически точный рассказ о способности человека преодолеть трудности, о победе гуманных начал в его душе вопреки самым антигуманным обстоятельствам.