Женская война

ый портрет, если только это может быть вам приятно.

Так расстаньтесь с нами, не видавши меня, если это можно, и вы увезете всю мою признательность, а мне останется воспоминание о вас, как о самом благороднейшем и великодушнейшем человеке, какого я знала в моей жизни».

Каноль два раза прочел письмо и стоял как вкопанный. Какую бы милость ни содержало письмо, приказывающее уехать, каким бы медом не обмазывали бы прощания или отказа, все-таки отъезд, прощание и отказ страшно поражают сердце. Разумеется, Канолю было приятно получить портрет; но вся его ценность исчезла перед причиною, для которой его предлагали. Притом же, к чему портрет, когда оригинал тут, под рукою, и когда можно не выпустить его?

Все это так, но Каноль, не боявшийся гнева Анны Австрийской и кардинала Мазарини, дрожал при мысли, что виконтесса Канб может быть недовольна, может рассердиться.

Однако же, как эта женщина обманула его, сперва на дороге, потом в Шантильи, заняв место принцессы Конде, и, наконец, вчера, подав ему надежду, которую теперь отнимает! Из всех этих обманов последний ужаснее всех! На дороге она его не знала и старалась отделаться от неугомонного товарища, не больше. Выдавая себя за принцессу Конде, она повиновалась высшей власти, исполняла роль, назначенною самою принцессою, она не могла поступить иначе. Но теперь она знала его, казалось оценила его преданность, два раза говорила «мы», то знаменитое «мы», которое привело Каноля в восторг, — и вот она возвращается к прежнему, пишет такое письмо! .. Это показалось Канолю не только жестокостью, но даже насмешкою.

И вот он рассердился, предался грустному отчаянию, не замечая, что за занавесками, где огонь погас, стояла скрытая зрительница, смотрела на его отчаяние и, может быть, наслаждалась им.

«Да, да, — думал он, сопровождая мысли свои соответствующими жестами, — да, это отставка, совершенно правильная, полная, великое событие кончилось самою пошлою развязкою, поэтическая надежда превратилась в грубый обман. Но я не хочу казаться смешным, как желают! Лучше пусть она ненавидит меня, чем отделывается этою так называемою благодарностью, которую она обещает мне… Теперь можно верить ее обещаниям! .. Уж лучше поверить постоянству ветра или тишине моря! .. » — О, виконтесса, — прибавил Каноль, обращаясь к окну, — вы два раза ускользали из рук моих, но клянусь вам, если вы попадетесь мне в третий раз, так уж не вырветесь.

Каноль воротился в свою комнату с намерением одеться и войти, даже насильно, к виконтессе. Но, посмотрев на часы, он увидел, что не было еще и семи часов.

В замке все еще спали. Каноль бросился в кресло, закрыл глаза, чтобы не смотреть на призраки, которые вились перед ним, и только открывал их, когда надобно было взглянуть на часы.

Пробило восемь часов, и в замке начали вставать, появилось движение и послышался шум. С невыразимым трудом Каноль прождал еще полчаса, наконец потерял терпение, сошел с лестницы и подошел к Помпею, который на большом дворе наслаждался утренним воздухом